Он продолжал резать до тех пор, пока в мастерской не осталось ни одного целого холста, пока все тела не стали неузнаваемыми, пока от всех картин не остались только нитки, куски ткани и комья высыхающей краски. Потом он отшвырнул скальпель, который со звоном упал на пол. Фредрик перевел дух и отвернулся от разрезанных картин. По пути наверх он постепенно взял себя в руки.
В дверях детской стоял Фабиан в пижаме. Увидев отца, он заслонился руками и закричал:
— Мама! Мама!
Следы крови
Фредрик и Паула вселились в свой дом вскоре после наступления Нового года. В окнах домов еще были видны рождественские звезды и электрические свечи. На следующий год, думалось им, они тоже будут праздновать здесь Рождество, поставят в доме большую елку и зажгут свечи — только настоящие, а не электрические. В ведре они заморозят воду и сделают ледяные фонарики, которыми осветят садовые дорожки. Они позовут множество гостей, чтобы те приехали в деревню встречать Рождество.
И вот оно уже приблизилось, но в доме и не пахло праздником. Никто не мастерил рождественских поделок, никто не готовился к торжеству, и поэтому они с удовольствием приняли приглашение родителей Паулы отметить Рождество, как и в предыдущие годы, в их доме.
Отношения супругов были очень напряженными. Паула ушла из их с Фредриком общей спальни и стала спать в детской, на кровати, в которой будет спать Оливия, когда вырастет из своей детской кроватки. Сама Паула объяснила свой уход тем, что у Фабиана бывают кошмары и она хочет быть рядом, когда такое случается.
Может, это действительно была истинная причина. Но, скорее всего, она сделала это для того, чтобы незамеченной бегать ночами вниз.
Он был твердо убежден, что она делает это. Он спросил ее, где она была в ту ночь, когда вернулась в спальню потная и провонявшая каким-то мерзким запахом. Она ответила, что у нее была лихорадка и она ходила на кухню, принять жаропонижающую таблетку. Разве он не заметил, что она была тогда сильно простужена?
Нет, этого он не заметил.
Из этого едва не вышла ссора, но ни у кого из них не было сил ругаться. После той ужасной разрядки, когда он порезал на куски все ее работы, у них обоих уже не было энергии на ссоры. Они оба испугались той вспышки ярости.
В день Рождества они набили багажник подарками и уехали на богатую виллу Крейцев, а назад вернулись уже после праздника.
В первый день нового года зазвонил телефон. Фредрик снял трубку и услышал призрачный голос:
— Ты все рассказал Пауле? Ты собираешься это сделать? Я уже на четвертом месяце, и скоро это будет заметно.
Он положил трубку. Он не желал разговаривать с этим существом, которое называло себя Бодиль Молин. Он никогда не спал с этой дамой из галереи, никогда в жизни! Это не была настоящая женщина, которая тогда лежала под ним и стонала, как будто он причинял ей боль. Это была лишь странная сексуальная фантазия, из тех, какие позволительно иметь любому человеку без всяких для него последствий и мести. Он бы никогда не поступил так с настоящей Бодиль Молин.
Он вспомнил, как она стояла у него в прихожей, в черном лакированном плаще и в тюрбане, похожая на большого блестящего жука, который заполз в дом, чтобы отложить там свои ядовитые яйца.
Она беременна? Это же невозможно, это полный абсурд! Какая отвратительная, ужасная мысль, ее надо погасить, от нее надо избавиться, общаясь с людьми, работая.
А работал он много. Хватался за любые проекты, не гнушался дополнительной работой. Работал он теперь не меньше двенадцати часов, а потом шел вместе с Ульфом Шефельдтом в спортзал, где они вместе тренировались. (Он даже взял напрокат тренажер, похожий на тот, который видел в галерее.)
У него теперь не было времени на настоящий обеденный перерыв, и он ограничивался стаканом кофе из автомата. Корзины с фруктами все не было, и это обстоятельство сильно его тревожило.
Он отказался подписать уведомление Стуре Перссона о том, что он, Фредрик Веннеус, отказывается от должности советника по стратегии развития. Он хотел доказать, что Стуре принял неверное решение. И если уж это место займет кто-то другой, то пусть уж Стуре будет любезен найти ему такую же или более высокую должность. На меньшую он не согласится. Все, кто встречал его в коридоре, должны видеть, насколько он расторопный и эффективный работник. Кто приходит на работу первым? Кто уходит домой последним? Кто ездит по общине и наводит справки о самых мелких предпринимателях, если не он? Кто бывает на самых крупных ярмарках в стране? Кто знает текущее состояние баланса, изменения законодательства, директивы ЕС и новейшие тенденции в информационных технологиях? Фредрик занимался всем на свете, и это не могло остаться незамеченным.
Естественно, и у него были ошибки. Он опаздывал на совещания, забывал, что должен был сделать. Иногда он забывал и о том, что сделал. Бывало, что, опоздав на какое-нибудь совещание, он говорил: «Прошу прощения за опоздание, но я все утро занимался…» Но он не помнил, чем занимался. Несколько часов начисто исчезали из памяти. Исчезали, словно их не было.