Человек, который убил Дэна Одамса

Человек, который убил Дэна Одамса, быстро развернул лошадь и погнал ее за соседний холм. Сзади прогремел выстрел. Он пригнулся так, что уткнулся носом в гриву чалой, и пришпорил ее. Щелкнул еще один выстрел.

Он скатился с лошади за секунду до того, как она упала, и, кувыркаясь, полетел в заросли полыни, настолько густые, что в них можно было спрятаться. Отдышавшись, он пополз прочь по склону холма и еще не скоро осмелился подняться на ноги.

Выстрел не повторился, и нарываться на новый ему не хотелось. Пришлось свернуть на запад.

Теперь он шел пешком. Короткие сильные ноги несли его туда, где на фоне свинцового неба громоздился Тайгер Батт — словно припавшая к земле, выслеживающая добычу гигантская черно-зеленая кошка, с грязными белыми полосами там, где в трещинах и разломах лежал талый снег.

Левое плечо онемело, а потом онемение сменилось жгучей болью. По руке потекла тонкая струйка крови, мешаясь с вездесущей грязью. Во время падения с лошади он сбил повязку, и старая рана открылась. Пришлось остановиться, расстегнуть плащ и рубашку и заняться раной. Когда все было в порядке, он выбрал тропку, ведущую к Тайгер Батту, и зашагал дальше, с трудом прокладывая путь в вязкой размокшей глине.

Только раз он прервал молчание, которое хранил с того момента, когда сбежал из тюрьмы Джинго: он остановился посреди дороги и, обведя взглядом налитых кровью глаз землю и небо, с усталым безразличием, но зато от всей души проклял эту грязь, ограды, телефонный кабель, человека, чей выстрел сбил его с лошади, и полевых жаворонков, чьи насмешливые трели дразнили его весь день. Всем этим он был сыт по горло.

И снова пошел дальше.

Опасаясь погони, он использовал всякую возвышенность как наблюдательный пункт и через каждые несколько миль делал привал, чтобы соскрести грязь с сапог.

Пошел дождь и превратил его волосы в какой-то глинистый пластырь шляпа пропала вместе с лошадью. Плащ с чужого плеча жал и путался в ногах, но раненому плечу была необходима защита от дождя.

Дважды он сходил с дороги, чтобы пропустить сначала несущийся на всех парах «форд», а потом — повозку с сеном, которую, выбиваясь из сил, тащили четыре клячи.

Теперь путь его лежал по разгороженным пастбищам, где почти негде было спрятаться: по всей местности на расстоянии нескольких миль друг от друга были рассеяны фермы. И потеря лошади была достаточно веским доказательством того, что телефонные провода проведены здесь не для декорации. Последний раз он ел вчера в полдень, но, несмотря на отсутствие видимой погони, он не мог себе позволить остановиться. Даже для того, чтобы раздобыть еды.

Опускалась ночь. Он свернул к одному из склонов Тайгер Батта и остановился, когда уже совсем стемнело, завернулся в плащ, прислонился спиной к валуну и просидел так всю ночь. И всю ночь лил дождь.

* * *

В развилке ущелья притулился некрашеный обветшалый домишко. Над его крышей зависло жалкое облачко дыма, даже не пытавшееся бороться с дождем. Да и все вокруг выглядело не радостнее этой увенчанной трубой хибары — птички, попавшей во власть гигантской кошки, чьи когти ее вот-вот растерзают.

Но в глазах человека, который убил Дэна Одамса, — он лежал на животе на гребне холма, расщеплявшего ущелье, — отсутствие телефонного кабеля придавало этой убогой постройке красоту, недостижимую никакими архитектурно-художественными изысками.

За тот час, пока он наблюдал за домом, он дважды видел женщину. В первый раз она за чем-то ходила в сарай, а во второй — просто постояла немного в дверях, глядя на дорогу. Она была небольшого роста, одета в серое платье, но ни возраста, ни фигуры разобрать сквозь пелену дождя было невозможно.

Чуть позже из-за дома вышел мальчик лет десяти — двенадцати с большой охапкой хвороста и скрылся за одним из сараев.

Немного подождав, беглец отполз назад, обогнул скалу и продолжил наблюдение за хижиной с другой стороны.

Прошло полтора часа. Он еще раз видел мальчика — тот ходил за водой к роднику в низине, но женщина больше не появлялась.

Насколько позволяли одеревеневшие ноги, беглец как можно осторожнее стал подкрадываться к дому. Тут и там он спотыкался, ноги подкашивались, но лицо, покрытое слоем глины и трехдневной щетиной, выражало угрюмую решительность. Прячась, он перебегал от сарая к сараю, попутно обследуя их: сколоченные на скорую руку времянки, с большой натяжкой претендующие на то, чтобы служить защитой унылой гнедой кобыле и куче изношенного сельскохозяйственного инвентаря.

Кроме следов маленькой женщины и мальчика, никаких других он не нашел. Стараясь не шататься, беглец широкими шагами пересек двор. С неспешным постоянством тикающих часов крупные капли крови срывались с пальцев раненой руки, и дождь вколачивал их в землю. Сквозь грязное оконное стекло он увидел женщину и мальчика, сидевших рядом на кровати, лицом к двери.