Человек, который спит

У тебя нет ни привычки, ни желания ставить диагнозы. Тебя смущает, волнует, пугает порой, возбуждает не внезапность перемены, а как раз наоборот, тяжелое и смутное ощущение, что это — не перемена, что ничто не изменилось, что ты был таким всегда, даже если понял это только сегодня: в твоем расколотом зеркале — не новое лицо; просто спали маски, они расплавились от духоты, расклеились от оцепенения. Маски правильного пути и красивой уверенности. Неужели все эти двадцать пять лет ты ничего не знал о том, что сегодня оказывается уже необратимым? Неужели в том, что занимает место твоей истории, ты никогда не видел пробелов? Промежутки мертвого времени, пустые проходы. Резкое и мучительное желание больше не слышать, не видеть, оставаться безмолвным и неподвижным. Безумные грезы одиночества. Потерявший память и блуждающий в Стране Слепых: пустые и широкие улицы, холодный свет, молчаливые лица, по которым скользил бы твой взгляд. Ты представляешь себя навечно неуязвимым.

Как если бы за твоей спокойной и надежной историей послушного ребенка, прилежного ученика и славного товарища, за очевидными, слишком очевидными признаками роста и созревания — карандашными отметками на косяке двери в туалетную комнату, дипломами, длинными брюками, первыми сигаретами, раздражением от бритья, потреблением алкоголя, ключом под ковриком после субботних вечеринок, потерей невинности, первым полетом, первым боем — с самого начала тянулась другая, постоянно присутствующая и недосягаемая нить, которая отныне сплетает привычную сеть твоей вновь обретенной жизни, сшивает пустые декорации твоей утраченной жизни, мелькающие воспоминания, тонкие штрихи этой явной правды, этой чересчур затянувшейся отставки, этого призыва к покою, инертные и размытые образы, засвеченные, почти белые, почти мертвые, почти окаменелые фотографии: какая-то провинциальная улица, закрытые ставни, матовые тени, жужжащие мухи в военной комендатуре, гостиная с мебелью под серыми чехлами, зависшая в луче света пыль, плешивые поля, воскресные кладбища, автомобильные поездки.

В один из четвергов, пополудни человек с отсутствующим взглядом сидит на узкой кушетке, а на его коленях лежит раскрытая книга.

Ты — всего лишь мутная тень, твердый сгусток безразличия, безликий взгляд, избегающий других взглядов. Немыми губами, потухшим взором отныне ты сможешь ловить в лужах, на стеклах и блестящих крыльях автомобилей беглые отражения твоей замедленной жизни.

Твоя рука равнодушно скользит вдоль белой деревянной этажерки. Из крана в коридоре капает вода. Твой сосед спит. Слабое тарахтение дизельного мотора такси на стоянке не нарушает, а скорее подчеркивает тишину улицы. Забытье проникает в твою память. Ничто не произошло. И ничто уже не произойдет. Трещины на потолке вырисовывают сомнительный лабиринт.

Пустые дни, духота в твоей комнате, как в духовке, как в печке, и шесть носков — вялые акулы, сонные киты — в розовом пластмассовом тазу. Будильник, который не звенел, не звенит и не будет звенеть в установленное время для того, чтобы тебя разбудить. Ты кладешь раскрытую книгу рядом, на кушетку. Ты ложишься. Все вокруг — тяжесть, шум, оцепенение. Ты скользишь. Ты погружаешься в сон.

Сначала идут привычные и навязчивые образы: ты все время берешь и вновь кладешь на прежнее место одни и те же карты — хотя тебе так и не удается разложить их в желаемом порядке — с неприятным ощущением необходимости закончить, успешно завершить это упорядочение, как если бы от этого зависело раскрытие главной истины; ты берешь и кладешь на прежнее место, двигаешь и передвигаешь, откладываешь и перекладываешь одну и ту же карту; потоки людей устремляются вперед и назад, толпы собираются и рассеиваются; в окружающих тебя стенах ты ищешь потайной выход, скрытый механизм, благодаря которому раздвинутся перегородки, улетит потолок; формы намечаются, размываются, проступают, пропадают, приближаются, стираются: языки пламени, танцующие женщины, игра теней.

Затем приходят воспоминания, которым уже не удается проложить себе путь, находятся доказательства, которые уже ничего не доказывают, не считая, быть может, того, что какая-то обсерватория в Абердине или в Инвернессе действительно зафиксировала сигналы с далеких звезд: была ли это туманность Андромеды или созвездие Голла и Бурдаха?[2] Или же Четверохолмие?[3] Моментальное и очевидное разрешение задачи, которая постоянно тебя занимает: «кавалер» никогда не станет старшей картой, если только не пропустить первый заход по масти.[4] Бессвязные слова, носители перепутанных смыслов, бесцельно кружат вокруг тебя. Какой человек заключен в каком именно карточном замке? Какая нить! Какой Закон?