Человек, который спит

Ты садишься в глубине кафе и методично строчку за строчкой прочитываешь газету «Ле Монд». Это отличное упражнение. На первой странице ты читаешь заголовки, рубрику «изо дня в день», сообщения из-за рубежа, на последних страницах — колонки происшествий и объявлений (вакантные места, поиск работы, представление и передача дел, коммерческие предложения, продажа и покупка недвижимости, особняки, участки, квартиры (продажа), квартиры (в строящихся домах), квартиры (покупка), торговые помещения, аренда и прокат, предприятия, капиталы, ассоциации, занятия и уроки, пожизненная рента, машины, бокс, животные, подержанные вещи), сообщения и уведомления (приемы, рождения, помолвки, свадьбы, кончины, благодарности, аукционы в Отель Друо, экскурсии и конференции, защиты диссертаций), кроссворды, которые ты разгадываешь почти в уме (не католическое, когда его крестят: вино; [6]артикль смерти: ла; [7]неразлучны, когда их разбивают: желток и белок в яйце; его существование предшествует его сути: Антар; [8]если он — за порок, то, возможно, лишь потому, что он против: адмирал [9]), а еще метеорологические прогнозы, программы теле- и радиопередач, репертуар театров и кинозалов, биржевые сводки. Ты читаешь странички тематические (туристические, социальные, экономические, гастрономические, литературные, спортивные, научные, драматические, университетские, медицинские, женские, педагогические, религиозные, провинциальные, космические, урбанистические, морские, уголовные, профсоюзные); ты читаешь обзоры (международная политика, зарубежные новости, французская политика, события в стране, краткие новости), пространные исследовательские статьи, которые растягиваются на три-четыре номера, приложения, посвященные какой-нибудь стране, региону, продукту, рекламные вкладыши.

Через твои глаза — столь зоркие и внимательные, что ты даже вычитал набранный мелким шрифтом тираж номера и в очередной раз удостоверился, что он был напечатан в профсоюзной типографии и проверен BVP и OJD, [10]— прошло огромное, гигантское количество информации. Однако твоя память сознательно ничего не удержала: с одинаковым отсутствием интереса ты прочел, что акции «Понт-а-Муссон» падают, цена на сталь резко снизилась, а Нью-йоркская биржа играет на повышение; ты узнал, что следует доверять опыту самого старого кредитного банка недвижимости во Франции и сети его специалистов, во Флориде убытки от тайфуна «Барбара» достигли трех миллиардов долларов, а Жан-Поль и Люка рады объявить о рождении своей сестренки Люси. Прочесть «Ле Монд» это значит всего лишь потерять или выиграть час, два; это значит еще раз взвесить, до какой степени все тебе безразлично. Иерархии и предпочтения должны рухнуть. Ты еще можешь удивляться, как комбинация из трех десятков типографских знаков, подчиняющаяся в конечном итоге очень простым правилам, способна создавать каждый день тысячи сообщений. Но к чему тебе принимать их, к чему расшифровывать? Тебе важно лишь то, что время течет и тебя ничто не берет: твои глаза читают строчки медленно, одну за другой.

Быть безразличным по отношению к миру не значит его не знать или враждебно игнорировать. Твоя цель не в том, чтобы вновь обрести способность наивно радоваться от незнания, а в том, чтобы, читая, не отдавать предпочтения ничему из того, что читаешь. Твоя цель не в том, чтобы ходить голым, а в том, чтобы быть одетым, не тратя никаких усилий на изысканность или запущенность; твоя цель не в том, чтобы умереть с голоду, а в том, чтобы питаться лишь для выживания. Ты не стремишься выполнять эти действия со всей невинностью, поскольку невинность — слишком сильный термин, а хочешь лишь просто — если это «просто» может еще иметь какой-то смысл — оставить их в нейтральной, очевидной области, лишенной любой оценочной и особенно функциональной интерпретации, ибо функциональность — самая худшая, самая коварная, самая компрометирующая из оценочных категорий. Ты хочешь оставить действия в области явного, фактического, неделимого, чтобы можно было сказать только: «ты читаешь», «ты одет», «ты ешь», «ты спишь», «ты идешь», чтобы действия, жесты не превращались в доказательство или разменную монету: твоя одежда, твоя пища, твои чтения больше не будут говорить за тебя, ты больше не будешь играть с ними, стараясь перехитрить. Ты больше не будешь вверять им изнурительную, невозможную, смертельную миссию тебя представлять.