Человек, который шел к счастью. Реквием (СИ)

Он ответил, ничего не скрывая. Рассказал о своей борьбе, о прошлой жизни, о том, как пытался бежать на Запад от наступающего разгула реакции и консерватизма, о своих злоключениях в аэропорту, в рейсе и в Оренбурге.

--Помню тебя, -- улыбнулся седой, -- сволочь ты был редкостная, хоть и косил под розового. Ну да ничего, покраснеешь! Мы тебе тут политграмотность поднимем, я и... -- он назвал прозвище знаменитого блоггера-коммуниста из Самары. -- Раз грамотный, оставайся-ка здесь, с нами. Приставим тебя к работе, мы собираем племенное поголовье свиней, надо спасти ценный агротехнический ресурс... Хлебушка в ближайшие пару лет, сам понимаешь, не предвидится.

Его отвели в общую комнату для мужчин-беженцев, а одежду выстирали в передвижной прачечной. Впервые со дня отлёта из Москвы он помылся в тазу с горячей водой, отчаянно тоскуя по удобным душевым в итальянских гостиницах, где есть и фен, и два сорта шампуня, и даже одноразовая зубная щётка...

Ночью, прихватив немного украденной с кухни еды, он сбежал. Ему вовсе не хотелось сидеть в деревне с этими людьми, строившими под красным флагом новый ГУЛАГ. Мытьё в тазу и уход за свиньями были варварством, дикостью. Он не мог позволить себе делить кров с дикарями.

Ещё через день он подошёл к большой широкой реке и решил, что это Волга. Стоял мороз, пробиравший до костей, но он был тепло одет и относительно сыт, поэтому о морозе мог пока не беспокоиться. Перейдя по тонкому, битому льду реку, он вскарабкался на обрывистый противоположный берег и продолжил свой путь. В уме он считал: Волга, Дон, Днепр, Днестр, а там уже, глядишь, и Дунай, за которым откроются уютные шпили католических костелов и чистота европейских городков, где так приятно солнечным весенним утром выпить кофе с круассанами на открытой террасе кафе... К весне он дойдёт туда, и чёрная полоса его жизни останется навсегда позади, далеко за русскими гнилыми пожарищами...

К вечеру он почувствовал, что его знобит. Разведя костёр, отогрелся и напился кипятка с краденым чаем -- стало легче. Заснул -- и проснулся с ломотой в теле; встал, умывался -- его выполоскало кровью. Проклятая свинина, подумал он. Разве приличному современному человеку можно есть такую жирную, грубую пищу?!

В этот день он не шёл -- ковылял. После полудня его затрясла лихорадка, и он решил остановиться на днёвку в густых зарослях рактиника, в овраге. Здесь, тщательно укрывшись, он съел несколько припасённых таблеток и понадеялся, что какая-нибудь поможет. Потом укрылся несколькими слоями одежды, которую тащил на себе, обложился пластиковыми бутылками с горячей водой и заснул. Во сне он захлебнулся собственной рвотой -- проснулся, вскочил, но предпринять уже ничего не успел. Он умер смертью атомной эпохи, и последним его видением были пряди его волос, которые налетевший ветер уносил по влажному снегу -- вдаль, вдаль, на восток, с которым он так стремился расстаться...

Ему повезло и в посмертии -- он не был похоронен в общей могиле вместе с какими-нибудь простыми людьми, которых при жизни он так ненавидел. Проезжавший мимо на снегоходе путевой обходчик нашёл его тело в ракитнике и, кашляя кровью, выдолбил для него небольшую могилку, над которой воздвиг из подручных материалов крест с именем и годами жизни, основывая свои выводы на найденных при трупе документах. Неистребимое чувство справедливости, живущее в русской душе, помогло беглецу избежать забвения, хотя верующие предположат, возможно, что здесь сыграла определённую роль и полная искреннего пламени молитва, вознесённая им Творцу в тот миг, когда он прятался в оренбургском соборе от неминуемого удара.

В последнем случае остаётся также предположить, что господь призрел эту душу, и в ожидании воскресения и вечной славы будущих времён наш герой отправился-таки на Благословенный Запад. Там нет никакого консерватизма и властвует модерн; там вечно благоухает весна, в садах растут яблоки, а в кафе подают круассаны и кофе. Там правит вечно мудрая пожилая Королева Запада, у которой раз в год обязательно рождается чудесный розовый правнук, а справедливо переизбираемая каждые четыре года по безальтернативному списку Первая Леди каждое утро открывает парады меньшинств, а по вечерам своей чудной ухоженной рукой ставит подпись на документе, приказывающем её верным слугам и воинам, не считаясь с ценой, привести к окончательной погибели все консервативные и реакционные силы, нагло мешающие торжеству подлинного прогресса.