Человек, который перебегал улицу

Еще до армии Вилитис получил от мамы мотоцикл. После армии мотоцикл он выгодно продал и вместо него купил сильно помятую, сплющенную «победу», владелец которой после аварии хотя и не сплющился совсем, все же решил, что трамвай — куда более удобное средство сообщения. «Победу» Вилитис ремонтировал долго, после чего она стала красной, как спелый помидор. Тогда Вилитис стал на ней катать дочку своего соседа, которую все считали очень богатой невестой. Женившись, «победу» он выгодно продал. Теперь можно было позволить себе купить сильно расплющенный «москвич».

Личность Вилитиса внушала Зутису надежду, потому что человек, ставший обладателем «москвича», впереди должен иметь отчетливо вырисовывающиеся такие ступени общественной иерархии, как «жигули-2101», «жигули-2103» и «волга» экспортного исполнения. Но Зутис еще медлил, накапливая информацию: он не мог себе позволить промахнуться.

Около одиннадцати утра Вильяма вызвали в контору к телефону — с аппаратом в закройном цехе что-то случилось. Ветер с улицы врывался прямо в подворотню и обдирал лицо мелкими и острыми снежинками как наждаком, мороз безжалостно щипал открытую кожу и в тех местах, где одежда потоньше.

Пересекая двор, Вильям дрожал и все старался угадать, кто ему мог позвонить. Наконец, решил, что Беата — она знает, где он работает, а в телефонной книге номер закройного цеха «Моды» не указан. Естественно, что она позвонила в контору.

Трубка лежала на столе рядом с пишущей машинкой Ирены.

— Кто звонит? — спросил Вильям.

— Какой-то мужчина, — Ирена равнодушно пожала плечами, и Вильям подумал, что она, небось, навострила бы уши, если б звонила женщина. В последнее время он заметил в ней глубоко скрытую ревность.

— Алло!

— Вильям? — Вильям узнал голос Альберта. — Слушай внимательно… Мы незнакомы!

— Что?

— Мы не знакомы. Очисти дом! Слышишь? Срочно! Зутис исчез вместе с машиной. Не думаю, что стряслось что-нибудь страшное, но дом очисти! Ясно?

— Гхм… Да… — пробормотал Вильям.

Альберт Цауна положил трубку.

— Неприятные известия? — спросила Ирена.

— Нет-нет… все в порядке… — Вильям как чумной, почти спотыкаясь, выбрался из Ирениной каморки. — Мне обещали одну вещь… Вечером будешь?

— Если ты хочешь…

— Я просто спросил.

— Если так, я могу и не приезжать.

— Нет, приезжай! — Ему не хотелось быть одному. Если явится милиция, Ирена хоть поможет сложить в чемодан необходимые вещи. Ему казалось, что он не в состоянии что-либо предпринять, прийти к какому-либо решению.

Он не чувствовал больше ни ветра, ни колючих снежинок. Он был слишком ошарашен, чтобы чувствовать что-нибудь. Он был как боксер, который провел бой в прекрасном стиле, набрал много очков и почти одолел противника, но под конец нарвался на короткий резкий удар, и очнувшись на четвереньках в углу ринга, теперь сквозь звон в ушах слышит голос рефери: «… пять… шесть… семь…».

Джонг выслушал Вильяма молча. Только сопел. Потом, все так же сопя, он сделал несколько кругов по складу и сказал:

— Я ничего не знаю!

— В цехе есть лишняя ткань. Метров двадцать.

— Я ничего не знаю. Оставьте меня в покое!

— Надо избавиться от лишней ткани! — Голос Вильяма был умоляющим. — Не могу же я ходить с тюком по фабрике.

— Я тоже не могу.

— Сейчас будет обеденный перерыв… Из цеха можно занести сюда…

— Надо… надо… — у Джонга опять пропал дар речи, и он руками в воздухе рисовал круги. — Изрезать… Ликвидировать…

В обеденный перерыв, пока женщины в задней комнате пили молоко, Вильям втащил тюк на склад к Джонгу, и, запершись, обыкновенным большим ножом они изрезали ткань на лоскутья.

И стали ждать милицию.

Когда и около трех милиция не появилась, Джонг слегка приоткрыв дверь склада, обшарил глазами цех и снова дверь захлопнул. Вильям больше не видел его до следующего утра, когда Джонг как обычно получал раскроенные детали. Они обменялись самыми скупыми фразами; никогда раньше они так официально друг к другу не обращались, но теперь такое положение казалось им единственно нормальным.

Работа у Вильяма не клеилась. За многие месяцы привыкнув к своему способу раскладки лекал, он не мог сразу переключиться на другой, пусть даже более простой, примитивный. Ни на миг его не покидал отчаянный вопрос: «Что теперь будет?»

Вильяму недоставало холодной расчетливости Зутиса и цауновского умения лгать; но он все же надеялся, что сумеет скрыть от милиции какую-нибудь мелочь, какую-нибудь деталь.

После именин Беаты, когда он позволил себе явиться этаким барином и когда сделал вывод, что Лиан Свикша не так уж крепко сидит в седле, Вильям разработал тактику, с помощью которой надеялся вернуть Беату.

Он сделал вывод, что в сущности у Беаты только один кумир — сын. Все, что она делала, делалось ради него. Ради сына она спуталась с этим Лианом, потому что под влиянием пьяницы-отца мальчик скорее мог сбиться с пути. Придя к абсурдной мысли, что Беате все равно, с кем жить — с Лианом или с Вильямом — лишь бы хорошо было Ролису, он начал борьбу за привлечение сына на свою сторону.