На обоих берегах реки в небо угрожающе упирались стволы зенитных орудий. Партизанские разведчики засекли в районе моста позиции нескольких минометных батарей и до двух десятков пулеметных точек. На протяжении темного времени суток, от заката до рассвета, над мостом, с интервалами в несколько минут, взлетали ракеты, заливавшие мост и подступы к нему ослепительным белым светом. Дежурные пулеметчики время от времени выпускали в темноту очередную порцию пуль. Охрана моста имела две радиостанции и телефонную связь с Ровно и Здолбуновом.
Созданный немцами железный кулак блокировал подходы к мосту, в том числе и по воде. Понять немцев было нетрудно. Не только уничтожение, но даже временный выход из строя этого стратегически важного объекта, через который проходила главная линия снабжения немецко-фашистских войск на восточном фронте, серьезно сказались бы на положении немецких частей в самое ответственное для них время.
В середине 1943 года из Москвы поступил категоричный приказ вывести из строя Прозоровский мост.
Разведчики, саперы, подрывники – все ломали головы над тем, каким образом выполнить приказ Верховного Главнокомандования. Наконец пришли к выводу, что мост можно взорвать с помощью мины, которая будет сброшена с проходящего поезда.
Произвели необходимые расчеты и определили, что мина должна была весить 40–50 килограммов. Сделать такую мину было нетрудно.
Николаю Гнидюку пришла идея воспользоваться помощью польских патриотов в Здолбунове, среди которых он, в частности, знал Владека Пилипчука и его шестнадцатилетнюю сестру Ванду. В их доме Гнидюк иногда останавливался.
Придя однажды к Пилипчукам, Гнидюк неожиданно застал там человека в черном мундире. Неизвестный оказался Генеком Ясневским, сотрудником отдела СД по охране железнодорожных объектов.
Это был крупный сорокалетний мужчина представительной наружности. Гнидюк отрекомендовался ему торговцем Яном Багинским, родственником пани Ванды. В разговоре, сопровождавшемся обильным угощением, Гнидюк так искусно восторгался «подвигами» гестаповца, что растрогал его окончательно. В конце концов Ясневский размяк, стал сокрушаться о своей судьбе и сквозь вздохи вдруг заявил:
– Признаюсь вам, пан, что очень не люблю немцев. Я ведь поляк и такой же истинный католик, как и вы. Но жить-то надо, а в гестапо платят изрядно. Только они зря деньгами не бросаются. Кровью они зарабатываются. Мне тоже досталось, во время налета партизан едва не распрощался с жизнью. Слава богу, теперь я в безопасности – после ранения служу на железнодорожной станции.
– Пан позволит его проводить? – спросил Гнидюк при расставании и подхватил под руку изрядно захмелевшего гестаповца.
Ясневский оказался человеком жадным до денег. Кроме того, он полагал, что Багинский (Гнидюк) связан с польским эмигрантским правительством в Лондоне и сможет замолвить за него словечко перед ним. Поэтому Гнидюку не составило большого труда привлечь Ясневского к сотрудничеству. От Ясневского стали поступать важные сведения, хранившиеся в сейфах гестапо: о сроках карательных операций, о местах тайных засад, фамилии и адреса агентов и осведомителей гестапо, пароли на ночное время. Затем Ясневскому было прямо предложено помочь в организации взрыва Прозоровского моста.
Напуганный и боявшийся разоблачения в глазах своих хозяев гестаповец принял предложение, но поставил условие, чтобы в донесении, которое будет отправлено в Лондон, он фигурировал в «качестве главного организатора» взрыва моста. Ясневский также дал понять, что операция потребует немалой суммы денег, поскольку «никто не согласится рисковать своей головой просто так». Лишь он, Ясневский, «действует из чисто патриотических побуждений».
– Я знаю, кто мог бы выполнить такое задание. Это мой приятель фольксдойче Михаль Ходаковский. Он большой любитель выпить, а расплачиваться ему всегда нечем. За деньги он продаст родную мать. Одним словом, с ним можно не церемониться.
Ясневский и Ходаковский условились, что последний, работавший проводником на железной дороге, сбросит на мост мину, когда будет на поезде переезжать мост. За это он получит 5 тысяч марок, в том числе половину этой суммы вперед.
Позднее выяснилось, что Ясневский получил от Гнидюка 10 тысяч марок, а Ходаковскому отдал лишь 2,5 тысячи. Одновременно он передал ему и мину, полученную от партизан.
Было опасение, как бы Ходаковский не напился раньше времени и не провалил операцию. Но Ясневский заверил, что Ходаковский лучше соображает, когда немного «под градусом».