Я написал еще несколько писем Стюарту, жаловался на вероломство Битлов. Но чем он мог помочь? В ответных письмах он рассказывал мне о себе. Они с Астрид жили в квартире на верхнем этаже по Айсбуттелер-штрассе, 4. У них там все было выкрашено в черный цвет. Стюарт жаловался на постоянные головные боли и приступы депрессии. Он провел много бессонных ночей, бьясь головой о стенку, чтобы остановить боль. «Пятый Битл» был обречен. Врачи ничем не могли помочь. Они не могли понять даже причину болезни. Но Стюарт знал, что это началось с того БИТЛЗ-гига в «Лизерлендской Ратуше», когда его избили враждебно настроенные юнцы. Парадоксально, но в этот мрачный период своей жизни Стюарт сделал заметный шаг вперед в своем творчестве. У меня до сих пор хранится много его работ.
Примерно в этот же период, к концу 1961 года, Ричард Старки, он же Ринго Старр, расстался с Рори Штормом у Ураганами. Он жил в родительском доме в Адмиральской роще, слушал музыку «кантри» и мечтал об Америке. Он видел себя на лошади, в ковбойских сапогах, с револьвером на боку. Он хотел стать техасцем. Но вместо этого стал Битлом.
Глава двадцать вторая
«Брайан, держись от них подальше!»
Битлы возвращались в Ливерпуль после выступлений в «Топ Тене». Их ждала серия гигов в «Пещере», которая к тому времени уже была подключена к рок-н-роллу и биг-биту. Перед отъездом из Гамбурга они договорились с владельцем «Стар-клуба» Манфредом Вайследером, что в конце года и в начале следующего, 1962-го, приедут снова.
Рэй МакФолл подсчитывал прибыли. Ринго мечтал о широких равнинах Техаса. Ребята из Мерсисайда слушали «My Bonnie» — не из-за Тони Шеридана, а ради БИТЛЗ. Эта пластинка была у Боба Вулера, диск-жокея «Пещеры», и он ставил ее без конца, рекламируя БИТЛЗ.
Однажды, как все мы знаем, в магазин грампластинок и мебели на Уайтчепел зашел молодой человек и спросил «My Bonnie». Хозяин магазина, Брайан Эпстайн, удивленно вскинул брови: «Впервые слышу. Кто, говоришь, исполняет? БИТЛЗ? Кто это такие?»
Брайан мечтал стать артистом. Он даже окончил курс в КАДИ (Королевской академии драматического искусства), но был слишком робок и неуверен в себе, чтобы избрать актерскую карьеру. Он был гомосексуалистом и вращался среди ливерпульских парикмахеров, которые держали притон на Фолкнер-сквер.
Брайан был отличным парнем. Добрым и отзывчивым, настоящим другом. Мы с ним отлично ладили. Когда он решил побольше узнать про этих ребят, Битлов, от которых без ума местные подростки, он пришел ко мне, и я рассказал ему все, что о них знал — все, кроме мрачных деталей моей ссоры с ними. Потом он пошел к Бобу Вулеру в «Пещеру». Боб тоже с восторгом отозвался о БИТЛЗ и сообщил ему, когда они будут в «Пещере».
Брайан пришел в указанный день. Он стоял позади толпы подростков и, как зачарованный, смотрел на сцену. Битлы поразили его и как музыканты, и как личности. Он ходил вокруг и говорил всем: «Не правда ли, они обворожительны?»
Битлы притягивали его прежде всего как личности. Он видел, как они завораживают толпу. Когда они, неряшливо одетые, выходили на сцену этой душегубки, затерянной среди овощных складов, атмосфера сразу наэлектризовывалась. Подростки падали на пол и как будто молились им, как каким-то странным богам с иной планеты. Брайан видел восхищение в их глазах. Связь, которую Битлы создавали между собой и своими поклонниками, казалась ему почти осязаемой. Если бы он не был гомосексуалистом, вряд ли он привязался бы к ним так сильно. Он часто говорил со мной о Битлах, приходя ко мне в «Голубой Ангел». Я видел, что он «заторчал» на них. Раз и навсегда.
Однажды, когда он пришел в «Голубой Ангел», я купил ему выпить, и мы сели в дальний угол, где музыкант по имени Дагги тихонько тренькал на пианино, услаждая слух взрослых посетителей. Брайан опять краснел. Он всегда смущался и краснел. Это была одна из его самых обаятельных черт. Он краснел, как школьник.