– Продолжим. Второе определение, которое, как я понял, и является самой важной частью вашего открытия, звучит так: «Всевозможность – вид адаптации, способность человека подстраивать под себя видимое, осязаемое окружение. Вид психического заболевания или, реже, забвения, усталости…» и так далее и тому подобное. Не могли бы вы пояснить?
– Это значит, что человек, в некоторых случаях, имеет возможность подстраивать мир под себя – проще говоря, создавать для себя иллюзию, которой в нашем с вами мире не существует, видимую только для того, кто ее создал; при этом эта иллюзия для вообразившего ее субъекта так же реальна, как и для нас реален наш с вами мир: то есть придуманный человеком с психическим отклонением в его мире кинжал может нанести ему серьезные увечья, в то время как мы с вами ничего не увидим, больше говоря: он будет видеть кровь и раны, постепенно теряя сознание и способность к движению от истощения, когда мы с вами этого не увидим и не сможем никак зафиксировать, кроме импульсов его мозга.
– Я не совсем понимаю…
– …Видеть то, чего не существует, но что так хочется видеть, во что так хочется верить, изменяя мир у себя в голове. И это все зависит не только от психических отклонений, но и от способности мозга переносить и воспринимать эту информацию.
– Вы хотите сказать, что это такой же реальный мир? что человек может запросто умереть там, насытиться, поглощая пищу, или испытать удовольствие от владения воображаемой женщиной?
– Не каждый и не всё сразу, но, в целом, да, это именно так!
– Позвольте же задать вам вопрос?..
– Да. Если это касается той темы, о которой мы сейчас говорили, то я отвечу вам на любой вопрос.
– Можете вы быть уверены сейчас, что все, что происходит с вами вокруг – это не иллюзия и это вам не кажется?..
Я стоял посреди улицы, вглядываясь в дома, вглядываясь в кирпичики, их кладку, цвет, полутона. Все это казалось таким странным и в то же время таким простым, что было очень просто сбиться с толку из-за противоречивых чувств, посетивших меня. И кто сказал, что жизнь похожа на сплетение миллионов случайностей? Разве не тот, кто и понятия не имеет, как это работает. Как же это называется, когда у тебя в голове происходит тысячи ярких вспышек, влекущих за собой сеть сложных установок, которые мы принимаем за желания и простые человеческие свойства характера? Что же происходит внутри нас, когда мы начинаем хотеть? Может быть, один единственный нейрон среди бесконечного числа n-ых взрывается, образуя новую вселенную, ведомую собственными чувствами и желаниями? Кто может опровергнуть мою сумбурную и ничем не обоснованную теорию возникновения мира? Да и тот, кто первый скажет, что это полный вздор и чепуха, тот первый исчезнет из того мира, который я придумал для себя сам, из того мира, которого нет. Почему же наш мир устроен так как он устроен? Вот он вопрос, достойный человечества, бродящего среди магазинных полок с ненужными броскими вещами и среди полок с гробовыми досками, приготовленными специально для тех, кто на них смотрит.
Я обратился к проходящему мимо мужчине, и совершенно неважно что я ему сказал, ведь даже для меня это остается загадкой. Его речь невнятна как и его вид: обыкновенное серое пальто, схожее с войлочной накидкой на плечи в морозный день сидящего у окна человека, да и ухмылка, говорящая о том, что он, несмотря на доброжелательность моего вопроса, отчетливо видит во мне негативно расположенного к нему незнакомца, или попросту какого-то противника, который почему-то подошел именно к нему, моментально превращаясь в человека «с гнильцой». Он хочет показать, что не может мне ничего дать хотя бы потому, что не хочет; и чем дольше он смотрит на меня, все чаще и чаще отводя взгляд куда-то, будто бы ища давно забытого знакомого, увиденного за моей спиной, формируя отговорки у себя в голове, тем больше я начинаю убеждаться в глубоко засевшем страхе в нем относительно любой мелочи, выходящей из разряда простоты и открытости. Он, потупившись, отвел взгляд, забывая меня так же постепенно, как и познавал меня, изучая еще недавно свои взглядом; через несколько длительных секунд этот мужчина уже не помнит меня, не помнит моих глаз, моих рук и даже моего голоса, который потонул в тишине.