Человек, изменивший мир

Никольский бодро прошелся по комнате, разминая кости и давая посетителю возможность увидеть и по достоинству оценить его плакаты на стенах. Особенно два из них. На стеллажах с коллекционными книгами белел листок с корявой надписью: «Книги домой не даются», а на противоположной стороне сразу бросалась в глаза надпись: «Соавторы не требуются».

— Для меня это очень важно, — сказал старик, и Никольский с удивлением отметил упрямую нотку в голосе прежде робкого посетителя.

— В самом деле?

— Это важно, — повторил старик. — Я обязан знать, над чем вы работаете в настоящее время. И не только для меня важно. Для всего человечества.

«Ух ты! — подумал Никольский. — Но почему не для всей Галактики?»

— Так что, если это не секрет, — сказал старик просительно.

— Тема рассказа проста, — сказал Никольский медленно, — очень проста. Над нашей грешной Землей нависает грозная опасность. Вызвали ее люди. Каждый в этой новой ситуации ведет себя по-разному. Обнажаются характеры, выявляются истинные отношения… В этом, собственно, вся соль рассказа…

— Действие происходит в наше время? — спросил старик быстро.

— Да.

И старик начал бледнеть. Сначала кровь отхлынула от дряблых щек, потом ушла со лба, четко выделились мешки под глазами. Сразу подумалось, что он очень стар. Морщины на лице стали до предела резкими, словно на бронзовой маске ацтека.

«Из-за чего так переживать?» — подумал Никольский с невольной досадой.

— Вы злой гений! — сказал вдруг старик. — Уничтожьте рассказ, пока он не наделал беды!

— Ну вот, спасибо. Собственно, это даже комплимент. Все-таки гений, а не бездарность. Хоть и злой.

— Вы все еще ничего не понимаете! — сказал старик почти яростно. — Идеи ваших рассказов осуществимы!

— Да? — сказал Никольский очень вежливо. Сам он был уверен в обратном. — Знаете ли, для меня главное психологизм, философия, внутренний мир человека…

Черняк перебил:

— Помните рассказ «Я знаю теперь все!»?

Никольский кивнул утвердительно. Как же не помнить свой собственный рассказ, да еще один из лучших. Некий чудак проделал несложный опыт, который позволил ему видеть интеллектуальную мощь мозга. Ходит теперь по улице и видит ореол вокруг головы у каждого прохожего. И сразу ясно: кто дурак, а кто гений. Рассказ в свое время наделал шуму. Все-таки в нем в очень резкой форме говорилось, что не все иногда находятся на своих местах.

— Это осуществимо! — сказал старик очень горячо.

— Да? — снова спросил Никольский очень вежливо. А знает ли его гость о поджанрах фантастики? Научная основа обязательна только для «научной фантастики». Остальные пользуются наукообразным антуражем или даже легко обходятся без оного. Приключенческая, юмористическая, психологическая, аллегорическая. Сам он работал преимущественно в жанре аллегорий. Ясно, что обязательное требование научной основы попросту зачеркивало бы большинство рассказов. Ведь и в рассказе «Я знаю теперь все!» описание научного опыта понадобилось лишь как вежливая уступка наиболее ортодоксальным редакторам. Сама же идея предельно проста: не все в этом мире на своем месте. Вот академик — дутая величина, а рядом стоит киоскер с энциклопедическими знаниями. Проходит девушка, которая притворяется очень умело горячо любящей, а издали смотрит тихая Золушка… Все это герой видит благодаря ореолу над их головами, а вот они ничего не замечают… Ему, Никольскому, понадобился ореол, а Лесажу — хромой бес. И все для одной и той же цели: показать скрытое от людских глаз, выявить истинную ценность человеческих отношений.

— Вы мне не верите, — сказал старик тихо. В его голосе слышалась горечь. — Да, вы мне не верите. Я это вижу. По вашему ореолу.

Никольский дернулся. Старик смотрел на него с горькой насмешкой.

— Да, — сказал он спокойно. — Я повторил эксперимент, который так красочно описан в вашем рассказе. И получил тот же самый результат…

— К-к-к-какой результат?

— Ореол. Вы снова не верите… Впрочем, я бы на вашем месте тоже… Но убедиться нетрудно. Давайте выйдем на улицу.

Он поднялся первым и терпеливо ждал, пока Никольский в полной растерянности хватался то за плащ, то за шляпу.

— Но это же невозможно! — Никольский наконец опомнился. — У меня фантастика чисто условная! Символическая!

— Не спорю, — ответил старик несколько грустно. — Кстати, Уэллс тоже писал условную фантастику. В отличие от Жюля Верна.

Он мог бы добавить, что предсказания Уэллса нередко сбываются с величайшей и потрясающей точностью, но Никольский знал это не хуже его самого.

Что-то подсказывало Никольскому: старик говорит правду. В конце концов, если писатель — инженер человеческих душ, то писатель-фантаст должен быть главным инженером человечества.

Он как сомнамбула вышел за стариком, запер дверь, опустил щеколду на калитке и пошел рядом, даже не поинтересовавшись, куда это они идут.

От былой неуверенности старика не осталось и следа. Теперь он выглядел как пират на пенсии, который сереньким таким старичком дремлет на завалинке и оживает лишь тогда, когда на город налетает шторм или надвигается неприятель. И что за жизнь без звуков боевой трубы?