Человек из пустыни

«Что ты говоришь?! — шуршал туман у него в ушах. — Что за чушь ты несёшь? Заткнись, идиот!» Слова застряли у Эсгина в горле, душа вырвалась из тела, расправила вмиг выросшие крылья и полетела мимо радужных переливчатых пятен ввысь, к сияющему источнику света и тепла. Очнулся он на руках у Серино, в тёплой щекотной близости от его губ, обеспокоенно шептавших:

— Ты что? Тебе плохо? Что с тобой?

Еле ворочая непослушным, одеревеневшим языком, Эсгин пробормотал:

— Можно, я подумаю?

Глава 17. Утро

Слушая зябкую утреннюю тишину, Лейлор босиком вышел на балкон. Розовые лучи солнца прогоняли клочья тумана с одетых белой пеной цветения веток, оставляя на траве, на листьях и в чашечках цветков прохладные росистые бриллианты. Замирая от восхищения, Лейлор кутался в плащ и любовался садом, и на сердце у него было светло и радостно, а от вчерашнего горя не осталось и следа. Плащ он надел на голое тело и теперь слегка озяб от утренней прохлады, но во всём теле он ощущал такую лёгкость, что, казалось, стоило ему подняться на цыпочки и чуть напрячься, он мог бы взлететь. Лейлор действительно встал на цыпочки, устремившись всем телом ввысь, вдохнул всей грудью свежий, полный весеннего благоухания воздух и улыбнулся сияющему чистому небу, обводя белые кружевные макушки деревьев широко открытыми, восторженными глазами. Сверкающее всеми цветами спектра, ничем не омрачаемое счастье переполняло его, и от этого ему хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Смех вырвался из его груди, горло сжалось болезненно и сладко, а глаза увлажнились. Счастье пронзало его, пульсировало у него под диафрагмой, подступало к горлу и делало всё его тело упругим и сильным.

Он вернулся в спальню и зарылся пальцами в разметавшиеся по подушкам волосы Раданайта. Всматриваясь в лицо спящего короля, он вспоминал слова, которые они сказали друг другу туманной ночью в центре лабиринта, и ему до сих пор не верилось, что всё это было наяву. «Неужели я сказал это?» — поражался он, вспоминая, как сделал королю предложение. И король ответил «да» — вот что было главным. Теперь они принадлежали друг другу телом и душой, принадлежали безраздельно, и Лейлор, представив себе на миг, что Раданайт обнимает и целует кого-то другого, болезненно содрогнулся. Жгучее жало ревности вонзилось в него и на миг заставило дрогнуть незамутнённую зеркальную гладь безмятежного счастья, которое наполняло его на балконе. Откинув с груди Раданайта шёлковую простыню, он приник к его коже горячими губами. Он делал это снова и снова, пока рука Раданайта не поднялась с подушки и не легла ему на голову, тёплая и тяжёлая от сна. Между ресницами короля, ещё секунду назад сонно сомкнутыми, проступала нежность.

— Счастье моё, — проговорил он ласково, зарываясь пальцами в волосы Лейлора.

Лейлор с трепетом понял: нет, этого просто не могло быть. У него не было соперников, король любил только его, это читалось в его полусонном взгляде сквозь ресницы, чувствовалось в прикосновении руки, звучало в голосе и проступало в улыбке. Чуть не плача от счастья, Лейлор прижался к нему, слушая биение сердца в его груди и улыбаясь.

— Это лучшее пробуждение в моей жизни, — сказал Раданайт, вороша пальцами пряди его волос.

— И в моей, — эхом прошептал Лейлор. — Пойдёмте на балкон, ваше величество… Утро такое чудесное!

— Отныне просто Раданайт, — поправил король. — И можешь говорить мне «ты». — И, тихонько поцеловав Лейлора в макушку, добавил: — Наедине, разумеется.

Через пять минут, стоя в туго подпоясанном вышитом халате у парапета балкона, король встряхнул распущенными волосами и с наслаждением глубоко вздохнул. Окинув взглядом цветущий сад, бело-розовый от утренних лучей, он потянулся и сказал:

— В самом деле, прекрасное утро. Но ты ещё прекраснее, мой милый.

Лейлор доверчиво потянулся к нему губами, и Раданайт поцеловал его. Лейлор обвил руками его шею, а король прижал его к себе, и поцелуй получил более страстное продолжение.

— Вот уж все упадут, когда мы объявим о нашем обручении! — сказал Лейлор. — Мне прямо не терпится увидеть их лица!

— Думаю, мы сделаем это за завтраком, — ответил Раданайт. — Это наиболее подходящий момент.

Альмагир рано поднялся и первым делом пошёл в комнату к Эсгину: ему не терпелось поговорить с ним. Эсгин уже проснулся и сидел в постели, обхватив колени руками и глядя в окно, задумчивый и бледный.

— Доброе утро, дорогой, — сказал Альмагир, целуя его в голову.

— Доброе утро, отец, — чуть слышно ответил тот.

Окинув его проницательным и заботливым родительским взглядом, Альмагир проговорил:

— Тебе не удастся от меня ничего скрыть, родной. Признайся: ты ждёшь ребёнка? Я ведь всё вижу, ты меня не обманешь.

Эсгин поёжился, кутаясь в одеяло. Всю минувшую ночь он не смыкал глаз, и сейчас голова была слегка тяжёлой. Он принял решение, и это отняло у него все силы.

— Я и не намерен пытаться тебя обмануть, — сказал он. — Да, у меня будет ребёнок.

Отец смотрел на него испытующе.

— Чей он?

Эсгин устало улыбнулся.

— Мой.