Король умолк, опустив взгляд. Моё горло сжалось от горестного недоумения: кто мог жестоко обойтись с ним, разбить ему сердце — ему, такому прекрасному, самому лучшему на свете? Повинуясь неудержимому порыву, я нежно дотронулся до щеки короля, хотя, наверно, следовало сначала спросить на это дозволения. Ресницы и губы короля вздрогнули, он закрыл глаза и прильнул щекой к моей ладони.
“Вам жаль меня… Нет, мне не нужна жалость. — Взгляд короля подёрнулся ледяной корочкой боли, он отнял мою руку от своей щеки, но не выпускал, крепко сжав в своей. — Вы ещё слишком юны, Лейлор, а юности свойственны метания и поиски, постоянство же приходит лишь с годами. Я не так юн, как вы, и у меня нет времени на пустяки, дитя моё”.
Я сам не понимал, что со мной творится. Из моих глаз хлынули слёзы, я всхлипывал так сильно, что было больно в груди.
“Лейлор… Дрогой мой! — воскликнул король сокрушённо. — Что я наделал… Я обидел вас! Простите, дитя моё, простите меня, если я сказал что-то обидное. Я не хотел, клянусь”.
Его руки оторвались от руля и заключили меня в объятия. Окончательно потеряв голову и не понимая, что я делаю, я стал покрывать всё его лицо поцелуями в каком-то экстазе, всхлипывая и содрогаясь. Король закрыл глаза, подставляя лицо моим губам.
“Зачем? Зачем вы это делаете, дитя моё? — спросил он с горечью. — Хотите, чтобы я поверил вам, влюбился? А потом вы скажете, что ошиблись, что приняли за любовь что-то другое, и бросите меня”.
“Нет! — прошептал я, обвивая руками его шею. — Нет, я вас не обману… Не брошу! Никогда!”
“Хоть я уже не молод, но у меня доверчивое сердце, — проговорил король. — Рана на нём ещё не зажила, и оно не вынесет ещё одной”.
“Я залечу все ваши раны”, — прошептал я, потянувшись к нему губами.
“Что я делаю… Безумец!” — пробормотал король. И, помедлив секунду, с отчаянным безрассудством человека, которому нечего терять, бросился в бездну поцелуя.
Перечитав написанное, Лейлор откинулся на подушку и закрыл пылающее лицо ладонями. Получилось сентиментально, как в каком-нибудь романе «про любовь». Но всё это действительно было: катание на скутере, разговор об отце и полковнике Асспленге и рассказ короля о его несчастной любви. А потом король накрыл его губы таким долгим и нежным поцелуем, что у Лейлора до сих пор при воспоминании об этом что-то сладко сжималось в низу живота, а по спине бежали мурашки. Было два часа ночи, но Лейлор не спал: он записывал всё это в свой дневник, лёжа в постели.
Глава 11. Создатель оазисов…
Глава 11. Создатель оазисов и прорицатель Хадебуда
Заснул Лейлор уже под утро, а в половине девятого его разбудил стук в дверь. Нажав кнопку дверного переговорного устройства, он сонно спросил в микрофон:
— Кто? Если это уборка, то ещё рано. Я сплю!
Из динамика его оглушил незнакомый голос, отчеканивший:
— Никак нет! Цветы!
Озадаченный, Лейлор пробормотал, нажимая кнопку открывания двери:
— Входите…
В номер вошёл высокий и широкоплечий голубоглазый красавец в чёрной форме и чёрном берете. В руках у него была корзина с цветочной композицией.
— Куда прикажете поставить? — осведомился он, вытянувшись по стойке «смирно».
— Можно на тумбочку, — ответил Лейлор, натягивая на себя одеяло.
Курьер поставил корзину на тумбочку и опять вытянулся. Для курьера доставки цветов он был слишком вымуштрованный и, хотя при нём не было оружия, он походил, скорее, на бойца спецназа. Он уже повернулся, чтобы уйти, но Лейлор спросил его вдогонку:
— Извините, а от кого это?
Странный курьер круто развернулся к нему и отчеканил:
— Там всё написано! Разрешите идти?
— Да, конечно, — пробормотал Лейлор. — До свиданья.
— До свиданья! — И курьер, повернувшись кругом, вышел.
Лейлор пододвинулся к тумбочке и взял корзину. Порывшись в цветах, он обнаружил небольшой плоский футляр; на его чёрной бархатистой поверхности нигде не было никаких надписей, и Лейлор открыл его. На белой атласной подложке сверкал красный, как кровь, камень, огранённый в форме сердечка, в оправе из каэлия и на цепочке из того же металла. Внутри крышки футляра была карточка, на которой золотистыми чернилами было написано от руки:
Я вынул моё сердце из груди и огранил его, чтобы украсить им вашу грудь. Будьте с ним осторожны: если вы его разобьёте, я умру.
Покорённый вами Р.
Камень, по всей видимости, был холлонитом, редкой красной разновидностью феона. «Р.» могло означать только Раданайт, и Лейлор зажал ладонью восторженный вопль. Сжав в кулаке холлонитовое сердце, он сунул голову под подушку и дал выход распиравшим его чувствам. Подушка заглушила его крик, но взрыв восторга внутри Лейлора был слишком мощным, и он, покричав в подушку, вскочил с постели и начал прыгать по комнате. Потом ему пришло в голову, что он ведёт себя ребячливо, и он, опомнившись, опять бросился на кровать. Любуясь огромным алым холлонитом и перечитывая записку, он ежесекундно прыскал в ладошку.
Однако он не надел камень, а спрятал его в сейф. В дверь снова постучали.
— Детка, пойдём завтракать, — сказал из динамика голос отца.