Человек из пустыни

Самочувствие Лейлора ещё оставляло желать много лучшего: у него были часты приступы слабости и головокружения, мог надолго пропадать аппетит. Говорил он уже вполне чётко, но медленно, иногда подолгу не мог вспомнить нужное слово; левая нога повиновалась ему немного хуже правой, и оттого он хромал, а иногда — особенно по утрам — переставал чувствовать стопу и пальцы. Неважно работала и левая рука, на ней тоже временами немели и холодели пальцы, хотя он по два часа в день занимался на лечебных тренажёрах. Сейчас, вернувшись в библиотеку, он несколько минут сжимал и разжимал левую руку, пальцы которой опять начали неметь. Читать не хотелось, и Лейлор улёгся на диванчик. В груди камнем висело унылое и тягостное чувство. Он думал о Раданайте.

Над ним склонился Эннкетин.

— Господин Лейлор, ступайте обедать. Все уже за столом.

Аппетита совершенно не было. Лейлор ответил, уткнувшись в диванную подушечку:

— Я не хочу есть.

Эннкетин присел рядом, озабоченно заглядывая Лейлору в лицо.

— Что такое, деточка моя? Опять нездоровится?

— Нет, просто не хочется есть, — ответил Лейлор.

— Так не годится, мой милый, — покачал Эннкетин головой. — Надо кушать, иначе у вас не будет сил поправляться.

И он ласково погладил Лейлора по щеке. Лейлор доверчиво прильнул к его руке, зажмурившись.

— Только ты у меня здесь и остался, Эннкетин, — прошептал он. — А они все, мне кажется, меня больше не любят… И Илидор, и папа…

— Что за вздор, мой милый! — удивился Эннкетин. — Как же вас можно не любить? Не говорите такой чепухи, сударь. Всё, хватит хандрить, ступайте за стол — обед стынет!

— Мне нужно прилечь, я и правда неважно себя чувствую, — пробормотал Лейлор.

Обедать он не пошёл, пролежав в своей комнате. Онемение распространилось на всю кисть руки и, невзирая на усиленный массаж, не проходило, ступня тоже начала деревенеть. К нему в комнату зашёл отец.

— В чём дело? — спросил он, присаживаясь рядом. — Почему ты отказался обедать?

Его тон был скорее усталый, чем озабоченный. Лейлору даже не хотелось смотреть на него, и он отвернулся, спрятав лицо в подушку. Отец вздохнул — тоже как-то устало, поднялся и вышел.

Аппетит к Лейлору так и не вернулся. Он лёг спать без ужина, мучимый тоской, и по-прежнему не чувствуя левой кисти и ступни. Расчёсывая ему перед сном волосы, Эннкетин разговаривал с ним ласково, как с маленьким ребёнком, называя его всеми нежными прозвищами, которые он только мог придумать.

— Ягодка вы моя сладкая, солнышко моё ясное! Ну, с чего вы взяли, что вас не любят? Когда с вами стряслась эта беда, его светлость сам чуть не слёг — так переживал за вас. А господин Илидор жизнь за вас готов отдать. Мы вас чуть не потеряли, и теперь вы для всех ещё дороже!

— Не утешай меня, Эннкетин, — горько вздохнул Лейлор. — Всё это оттого, что здесь не любят Раданайта, а я его люблю. Я так хочу к нему… Почему я всё ещё не могу жить с ним?

— Зачем вы так торопитесь уйти из дома? — грустно покачал головой Эннкетин. — Вы не думаете о том, что нам будет плохо без вас?

Лейлор обнял его правой, чувствующей рукой и чмокнул в щёку.

— Мой хороший Эннкетин, мне тоже будет тебя очень недоставать. Но я должен жить вместе с моим спутником. Ничего не поделаешь.

Он долго промучился без сна, а когда заснул, ему снились запутанные, бессмысленные и жуткие сны. Лейлор несколько раз просыпался в холодном поту, чувствуя, что онемение распространилось в руке уже до локтя, а в ноге — до колена. Окончательно проснулся он ранним утром и страшно испугался, поняв, что вся левая половина тела стала как будто мёртвой. Рука висела, как плеть, холодная и бесчувственная, а нога стала неживым придатком, отяжелев, как бревно. Первой его мыслью было позвать Раданайта, и он, дотянувшись до телефона правой рукой, вызвал его.

— Слушаю, детка, — услышал он знакомый и любимый голос.

— Раданайт, — пробормотал Лейлор, с трудом ворочая языком. — Пожалуйста, забери меня… Мне очень плохо… Прошу тебя…

Пару секунд тот молчал, а когда заговорил, его голос звучал очень взволнованно и озабоченно:

— Солнышко, что у тебя с голосом? Что с тобой?

— Я хочу к тебе, — заплакал Лейлор. — Пожалуйста, забери меня отсюда…

— Сокровище моё, тебе стало хуже? — встревоженно расспрашивал Раданайт. — У тебя что-то болит, детка? Не пугай меня!

— У меня отнялась левая рука и нога, — простонал Лейлор. — Они как неживые, я не чувствую их… Мне страшно… А если я умираю?

— Нет, моя радость! Ты не умрёшь, всё будет хорошо, — твёрдо сказал Раданайт. — Ты сейчас дома?

— Да… Я не могу встать с кровати… — прошептал Лейлор.

— И не вставай, моё солнышко. Я уже лечу к тебе!

Лейлор пролежал в постели, перепуганный, полумёртвый, почти полтора часа, плача от страха и беспомощности. Только мысль о Раданайте поддерживала его, но всё равно это было самое ужасное ожидание в его жизни. Вошедший Эннкетин с первого взгляда догадался, что с Лейлором что-то неладное, испугался и побежал звать на помощь. Через минуту в комнату влетел отец, бледный как смерть, с огромными от ужаса глазами.