Это Смола – порция мала, и он злится. Впрочем, ему всегда мало – жрачки его организму при таких габаритах нужно много. Дежурный скрипит забами, пока ботинок с твердокаменной резиновой подошвой мнет его ногу – и повторно опускает черпак в кастрюлю. Влажно чавкает, тарелка Смолы наполняется доверху – и дежурный свободен. Впрочем, его это не особо радует: если запись завтрака с камер наблюдений уйдет на проверочный отсмотр – ему несдобровать, огребет от капо по самое небалуйся. Остается только надеяться, что запись сразу ляжет в архив.
– Что с десятым днем? – спрашивает Желтый. Мы снова одни, вчетвером, и можно потрындеть о делах. Аккуратно, помня о чужих ушах. – Гуляем?
Вопрос чисто риторический. Десятый день декады для нас как оазис в пустыне. Расцвеченный красками праздник в череде серых, грязный, вонючих дней. И Смола, блаженно улыбаясь – явно припоминая вчерашний день, – кивает.
– Желтый, родной… Базаришь! Продержимся без косяков – и все. Лафа[1].
– Оттянемся… – мечтательно щурится Пан. – Десятый день, сука…
Для чужих ушей в сказанном информативности ноль – но мы читаем между строк, и нам все предельно ясно. Десятый день. Пожалуй, это единственное, что не дает мне свихнуться. Когда каждый день похож на предыдущий, когда день за днем ты впахиваешь на остопиздевших до рыготины работах – жизнь превращается в сплошную серую ленту. Подъем – работы – отбой. Подъем – работы – отбой. Снова и снова, снова и снова. Самые слабые ломаются – и умирают. По-разному. Кто-то кидается под пресс, кто-то лезет в плавильную печь, кто-то сгорает от высоковольтной дуги, забравшись на токопроводящие шины под потолком цеха... А кто-то просто встает и идет на механизм – до тех пор, пока мозги не оказываются на сером бетоне. В Гексагоне такое проходит по статье НПНД – «невозвратные потери при нарушении дисциплины». Не знаю точно, понимают ли машины психологию человека – но они, без сомнения, учитывают фактор невозвратных потерь и пробуют смягчить его. Десятым днем. Потому что десятый день – наш законный выходной.
Если отряд отработал декаду на сто процентов, если закрыты все наряды, если нет несчастных случаев и смертей, если нет нарушений дисциплины и НПНД – он получает выходной. Для рядовых крысюков в этот день предусмотрены шлюхи, дневной сон, помывка и дополнительная жрачка. А бугры на сутки могут спуститься в Нору. И это единственный день, когда бугров прикрывают капо – потому что Нора, наша святая святых, неизвестна машинам.
– Что новички? – оглядывая нас, спрашивает Смола. – Проблемы есть?
– Не все еще всосали что и как… – ворчит Желтый. – Утренний этот… эс-два-девяносто-девять… который про гланды ляпнул… Барагозит иногда.
Смола кивает.
– Лис. Побеседуешь с ним. Но не сегодня. Вечером девятого дня. Понял?
Я угукаю. С-2-99 вместе с партией новичков прибыл буквально на днях и пока не обтесался. Обтешем. Побеседовать – это завсегда, это я неплохо умею. А вечерком девятого дня – это чтоб выходной не засрать. Даже если за драку вкатят НД – «нарушение дисциплины» – вечером девятого дня НД идет в зачет следующей декады. А там, глядишь, отработаем. Смоем, сука, кровью и потом. А могут и капо прикрыть – это уж как подмажешь.
Дать на лапу капо – наше святое право и возможность. Капо неплохо имеют с нас – имеют при каждом удобном случае. То, что мы успеваем тырить на складах и в цехах – в конечном счете оседает в их бездонных карманах. Если у тебя подвешен язык и в заначке есть хабарок – получить на обмен можно многое…
Когда-то давно краем глаза я видел в Норе киношку. Не особо интересную, киноха была о каких-то там ковбоях, салунах и прочем вестерне – но фраза одного из героев, хрипатого бандита по имени Черный Джек[2], запомнилась мне навсегда. «Запомните, джентельмены. Эту страну погубит кор-р-рупция…» Именно так, с раскатистым «р-р-р». Колоритный был персонаж. Впрочем – там все колоритные. И мне иногда интересно – а понимают ли сами капо, что ходят по ниточке? Ведь стоит об их выкрутасах узнать Смотрящему…
– Что остальные? – продолжает меж тем расспросы Смола.
– Сидят по нарам, ссат и кнокают[3], – щерится Пан. – Всё, хуле. Амбец. Гексагон – как яма с говном. Увяз по уши – тут и остался.