Человек из Преисподней. ДОМ

Серега был не единственным, кто использовал семь-шестьдесят два НАТО – фактически это был штатный калибр обоймы. И АК-308 под него – наиболее распространен. Автомат неприхотлив, запчастей имелось до черта, а большое количество самого разнообразного обвеса позволяло настроить оружие под себя. Фактически он шел штатным автоматом обоймы. Из другого личного стрелкового – пулеметы комодов, АСВК и ВССК Одноглазого, SR-25[161] Знайки, HK417 Хенкеля, КОРД. А теперь еще и КПВ прибавился. И все же несмотря на распространенность калаша ПСО никогда не болело единообразием – это считалось злом. Да, может, взаимозаменяемость ЗИПа и хорошо; но совсем плохо, когда бойца принуждают использовать то, что ему неудобно. В ПСО основное – эффективность. А эффективно ты можешь использовать только свое, то, что удобно именно тебе. Унификация выражалась лишь в одном – в выборе патрона по обойме. Один-два основных калибра, и еще один для решения специальных задач. Этого достаточно. При этом калибры ниже семь-шестьдесят два почти не использовались: да, отдача у семерки выше; да, вес больше, а значит, меньше носимый боекомплект… однако против механизмов только бронебойная семерка гарантированно и работает. А еще Серега частенько поглядывал на такого монстра среди личного стрелкового, как .338LM – но это были только мечты. Во-первых – хрен найдешь такую винтовку. Во-вторых – переход на этот патрон означал полное изменение профиля работы: переучиваться, навыки менять, осваивать искусство снайпинга… в то время как его пулемет частенько играл важную скрипку в оркестре обоймы. Есть Одноглазый, есть Знайка – их вполне хватало. Теперь Точка прибавился. Потому .338 так и оставался для него недосягаем. Впрочем, того, что имелось на сегодняшний день, было вполне достаточно. Калашом можно разобрать любого кадавра или контрóллера четырехсотой серии; пятисотого с гарантией бил КОРД; тысячника и двухтонника укладывал четырнадцатый или РПГ – там, где нет возможности решить задачу своим оружием, подключится товарищ. Война – работа командная.

Закончили они уже за полночь, работая при свете двух настольных ламп – экономить топливный элемент смысла больше не было. Понадобится он теперь не скоро, а как вернутся – можно и новый со складов требовать. Героями же придут, не иначе. А героям можно и подправить немного хозбыт за счет общества… Гриша, покидав барахло в баул, ушел к себе, а Серега, посидев немного в кресле, улегся в кровать, оставив гореть лишь тусклый ночник в рабочей части комнаты.

Завтра в путь. Долгая дорога. Как в детстве, в сказках – за тридевять земель в тридесятое царство. Паутина, полная тайн, горизонты, полные открытий… тьма, в которой скрывается враг. Если задуматься и разобраться в себе – не община, а именно Джунгли были его настоящим домом. Именно там Серега чувствовал себя своим, понимал, что дышит полной грудью, живет на полную катушку. Внутри стен Периметра с некоторых пор он ощущал себя как-то… неуютно, что ли. Стесненно. Словно это было лишь временное его обиталище, всего лишь хранилище припасов и база отдыха – а настоящая жизнь с ее опасностями была в паутине. Дом держал только ответственностью, долгом – но хватка эта была цепкой. Намертво. Так уж воспитан. Серега гордился тем, что он – офицер ПСО, командир обоймы; лишь это занятие – войну и защиту мирного населения, гражданских – он считал достойным настоящего мужчины. И вот – община отпускала его. Пусть не навсегда, пусть с возвратом… но вернется ли он тем же, каким ушел?..

Да и вернется ли вообще? И Первая, и Вторая экспедиции свидетельствовали об обратном. Впрочем, думать о плохом не то что бы не хотелось – молодость и энергия, бившая ключом, просто не допускали такого варианта. Конечно, вернется! Тяжело будет, понятно… но разве не тяжелее было всем тем путешественникам и первооткрывателям, о которых он столько читал в детстве?.. Разве не тяжелее пришлось Первой и Второй? Разве не тяжелее было отцу? Так же в неизвестность шли. Но ведь не сдавались. То же самое предстояло и ему.

Вот интересно, а что батька чувствовал тогда? От семьи ведь уходил. Понятно, верил, что вернется, знал, что община о жене с сыном позаботится – но все же не каждый так сможет… Однако тут как Совет приказал. Родина сказала – надо, и боец ответил – есть. Найти бы его… Встретить, обнять, показать, каким стал. Его слова, сказанные при прощании, Сергей помнил всегда. Взял за основу. Может быть, и не всегда получалось следовать в точности – но он старался. И сейчас мог бы с уверенностью сказать, что добился результата именно благодаря им.

Что ж… авось и встретятся еще. И обнимутся. Надежда всегда умирает последней, а в Сереге, как оказалось, она и не умирала все эти годы. Теплилась затаенно, в самом уголке. И ожила окончательно после записи с диктофона. Если отец там, на пятидесятом – а надежда есть, ведь старик ясно дал это понять, – обязательно увидятся! Скорей бы!..