Человек из Назарета

Иосиф уже почти ничего не услышал из сказанного. Он протянул слабеющую руку в сторону жены, которая, как он знал, стояла справа от него. Мария взяла его руку и зарыдала. Глаза Иисуса оставались сухими. Когда забрезжил рассвет и пропели первые петухи, Иосиф тихо скончался. После бессонной ночи Иисус и Мария выглядели усталыми, но сделали необходимые приготовления к похоронам и, слабо улыбаясь, кивали в ответ на выражения соболезнования.

Итак, некоторое время Иисус и его мать жили вдвоем. Но только некоторое время. Глядя на Марию и видя перед собой женщину, которая была в цвете своей красоты, Иисус не раз спрашивал ее:

— Ты не собираешься снова замуж?

— Настоящее замужество, как у других? С детьми, которые рождаются не от Бога, а после соития мужа и жены?

— Все дети от Бога, мама. Мужчины — это просто орудия Божьего творения. Не выйти ли тебе снова замуж?

— Если меня попросят, я могу подумать об этом. Могу сказать «да», могу сказать «нет» — все зависит от моей прихоти. Легкомысленно звучит, да?

— Женские прихоти тоже от Бога. Некоторые говорят, что лишь по своей прихоти Бог создал и море, и землю, и живущих на ней людей.

В то время он часто повторял слова «некоторые говорят». Помимо сведений о том, как скитался по пустыне Моисей и как устанавливали законы цари и судьи Израиля, он узнавал и многое другое. Мария знала, что Иисус уже мог спорить с чужеземными учениями, изложенными в книгах, написанных на греческом и на латыни, и на равных вел беседы с приезжими греками и людьми из окружения знатных гостей, приезжавших к Ироду Антипатру из Иерусалима и из самого Рима. Он читал римских поэтов и одного великого греческого поэта древности. Иисус придерживался веры своего народа, языческие же верования, предполагавшие многобожие, его не привлекали. Он подробно изучил особенности религии тех странных «чистых» людей, живших у Мертвого моря [75], которые создали учение, отрицавшее плоть. Иисус отрицать плоть не собирался. Плоть, как он говорил, имела для человека важное значение.

Мария продолжала:

— Ты спрашиваешь, не собираюсь ли я замуж. Такой же вопрос я задаю тебе — не собираешься ли ты жениться?

Он покраснел.

— Я давно об этом думаю. Для тебя было бы несчастьем, если бы в доме появилась другая женщина? Я имею в виду — помимо нашей дорогой старой, боюсь, уже очень старой, Елисебы?

— Все будет зависеть от того, кто эта женщина. У тебя есть на примете какая-нибудь определенная девушка?

— Та самая девушка из Каны.

— А, Дикла, финиковая пальма. Высокая девушка, которая мало разговаривает.

— Дикла — это только прозвище. Ее настоящее имя Сара.

— Имя, я бы сказала, с дурным предзнаменованием [76]. По не думаешь ли ты больше об отцовстве, нежели о любви женщины? Ибо… — Мария с трудом подбирала нужные слова. — Ты знаешь, как ты был зачат, и веришь в это… Ты действительно в это веришь?

— Конечно, верю. И еще раз повторяю — есть только один отец. Если у меня будут дети, они не получат какой-то особенной любви. Я должен быть пастырем, стадо которого — весь Израиль.

— Сейчас ты говоришь как еще очень молодой человек, каковым ты на самом деле и являешься. Я сомневаюсь, нужно ли тебе сейчас думать о женитьбе. Твой двоюродный брат Иоанн об этом и не помышляет.

— Мой двоюродный брат идет своим путем. Путем предуготовления. Я же должен проповедовать исполнение, хотя пока не знаю точно, что это означает, и я сам должен исполниться как человек. Я хочу сказать, что должен знать все о жизни мужчины.

— Женитьба как некий долг, не ради совместной жизни или отцовства?

— Когда же ты поймешь, что отцовство — это удел лишь отца нашего небесного? Я уже достаточно говорил тебе об этом.

— Мне не нравится твой тон, сын. Я считаю, что мальчик не должен так разговаривать со своей матерью. Думаю, ты согласишься, что материнство — это нечто относящееся только к женщинам и что отец наш небесный не против того, чтобы оставить этот удел нам — созданиям из женской плоти. Что ж, очень хорошо. Я не взываю к тому, чтобы мой сын оказывал мне какое-то особое уважения, но надеюсь, мой сын достаточно разумен, чтобы понимать — оказывать мне уважение он все-таки должен.

— Прости, мама, — сказал Иисус и поцеловал ее.

— Значит, ты намерен жениться?

Он кивнул несколько раз с самым серьезным видом, словно речь шла о бремени долга, которое он обязался возложить на себя, а не о переходе в состояние, которое может оказаться самым радостным в жизни.