Перикл не сразу понял, кто же стоит перед ним. Будто расплывшееся по краям привидение. Нечто бесплотное, похожее на туман.
Понемногу туман сгущался, точно колеблемый ветерком, еле ощутимым. Сквозь странную пелену начали просвечивать знакомые черты. И только теперь – спустя несколько минут – Перикл узнал Евангела. Неужели мешали слезы? Слезы в глазах Перикла? Скорее всего – легкое головокружение, подобное тому, которое бывает в сильную ливийскую жару на южном берегу Средиземного моря…
– Евангел, ты?
– Да, я.
– Не узнал тебя. Где хозяйка?
– Она у изголовья Парада. Все время меняет уксусную примочку.
У Евангела в руке две объемистые книги. Он, как видно, явился для хозяйственного доклада. Здесь, в этом доме, так заведено: течение жизни идет своим чередом, если даже земля и небо поменяются своими местами. Дело – прежде всего. Словно у египтян – этих прирожденных чиновников, неутомимых деляг.
– Ты почему-то бледен, Евангел, – сказал Перикл.
– Это верно.
– Может, и ты болен?
– Нет, я здоров.
Перикл протирает глаза платком. Перикл жадно глотает воду…
– Зачем ты явился, Евангел?
– Для отчета.
– Какого отчета?
Что за вопрос?! Разумеется, для отчета, ведь он, Перикл, господин, а Евангел – его раб, его домоправитель. Ясно же, зачем явился Евангел!
– Да, да, вспомнил… – говорит Перикл. – Но почему ты такой бледный?.. Постой, постой, да у тебя губы дрожат…
Евангел наклоняется, чтобы налить себе воды.
– Да ты никак шатаешься?!
В самом деле, Евангел непрочно стоит на ногах. Может, выпил лишний фиал вина?.. Но он же не пьет! Он никогда лишнего не пьет. У Евангела голова точно чистая родниковая струя в горах. Так что же с ним такое? Он не в состоянии даже слова вымолвить…
– Что с тобою, Евангел?
Перикл берет рослого раба за плечи. Сажает его на скамью. А у самого – эта проклятая пелена на глазах. А у самого – эта слабость в ногах, в груди, в животе. Куриная, цыплячья слабость…
– Евангел, что с тобой?
И тут Евангел рывком выбрасывает голову и хватает ее обеими руками. Чтобы не оторвалась она вовсе. Чтобы осталась в руках, мозолистых и волосатых. И откуда-то, словно из-под земли, раздаются рыданья. Глухие. Нечеловеческие. Плач какого-то слоноподобного существа…
– Евангел, что это ты?
Перикл ничего не понимает. Почему плачет Евангел? Этого же не бывало никогда! Рабу незачем плакаться своему господину – это хорошо усвоил Евангел еще в детстве. А кручиниться по поводу каких-то хозяйственных неурядиц – тоже ни к чему: господин сам разберется. Это тоже усвоил Евангел. На протяжении всей своей жизни.
– Что случилось, Евангел?
Раб собирает все свои силы:
– Она закрыла… глаза…
– Кто?
– Моя младшая дочь.
– Зачем она это сделала?
– Она никогда их не откроет…
– Что же случилось, Евангел?
– Она умерла, господин мой.
– Кто?
– Моя дочь.
Вот теперь Перикл понимает: умерла!
– Она болела, господин.
– Чем?
– Все тем же: чумой.
– Она болела? Маленькая Эльпиника?
– Да.
– И она умерла?
– Да.
Периклу теперь совершенно ясно: умерла Эльпиника. Маленькая девочка. Десяти лет… Кажется, десяти.
– Одно горе к другому, Евангел.
– Да, господин.
– Гора, целая гора несчастья…
– Да, господин.
– Когда это случилось?
– В обед, господин. Она попросила любимых маслин. И не смогла… Она не смогла, господин.
– Что не смогла?
– Съесть, господин… Моя Эльпиника. Такая зубастенькая мышка. Я так ее называл…
Значит, несчастья вокруг! Одни несчастья. Умирают близкие, умирают дальние. Сестра умерла. Старшая. Ушли родственники в царство теней. И еще смерть. Совсем рядом… И все это за полгода… О, боги, доколе все это?!..
– Евангел, умерла Эльпиника?
– Да, господин.
И плачет, плачет Евангел горькими слезами… Не стесняясь их. Бессильный перед потерей. Совсем никчемный человек, если не смог помочь маленькой беззащитной Эльпинике.
– Брось наземь эти книги…
Евангел не слышит.
– Евангел!..
Раб подымает голову, на которой два больших, почти бычьих глаза. И слезы в этих глазах. Такие же чистые, как и у господина. Совсем чистые…
– Евангел, брось эти книги. Не до них!
Перикл налил вина в фиалы, взял себе, подал и ему и сказал:
– Евангел, мы можем помолчать?..
– Да.
И только сейчас Перикл обратил внимание на то, что на Евангеле черный плащ…