Человек идет в гору

ЧЕЛОВЕК ИДЕТ В ГОРУ

РОМАН

КНИГА ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Г л а в а первая

Акации густо запорошило белыми, розовыми и желтыми цветами; террасами уходили ввысь, извив-аясь й пропадая в зелени, узкие дорожки, и, казалось, медленно поднимались в гору старые липы, величественные и стройные южные тополи, могучие темные дубы. Плакучие ивы огромными зелеными люстрами висели над глубокой низиной парка.

Пахло цветами, липами, папоротником. Глухо шумела, кипя и пенясь меж острых камней, узкая, но неукротимая горная речонка Ольховка...

— Красиво!—низким грудным голосом сказал Петр

Ипатьевич Бакшанов, потрогав рукой седеющие усы, и серые глаза его добродушно улыбнулись. — Седьмой год подрад приезжаю в Кисловодск, а все меня тут радует, все ново. Кавказские горы! Прав Лермонтов: «чтоб вечно их помнить, здесь надо быть раз»...

Петр Ипатьевич сидел на скамейке у Зеркального пруда вместе со своими дружками — Сергеем Архиповичем Луговым и Владимиром Владимировичем Шикиным, или «дядей Володей», как неизменно его звали на заводе.

Все трое — каждому было за пятьдесят — ровно те могучие дубы крепко вросли корнями в жизнь и, хоть немало повыщипало время листьев, — могли выстоять под любым ветром.

— А все-таки наш Ленинград красивше! — упрямо воскликнул дядя Володя, откинув соломенную шляпу на затылок и открыв высокий, с залысинами лоб. — Идешь тут по улице и плечом дома задеваешь. Или Ольховку взять, — в ней и воробью не искупаться.

— Полагкю я, Володя, — рассудительно промолвил Сергей Архипович, сверкнув на диво молодыми сикими глазами из-под широких седоватых бровей, — что попади здешний человек в Ленинград и походи он целый месяц таким лайдаком, как мы, — и его тоска одолеет. Человек скучает по работе, вот в чем вся штука, Володя!

— Верно! — вздохнул Петр Ипатьевич. — Вижу сейчас второй механический. Всех вижу! Даже того чумазого токаренка, что дня за два до нашего отпуска пришел из ФЗУ. Парень зазевался, ну и расточил лишку. И такая, видать, его вэяла досада, что со стороны и то глядеть больно. Подхожу. — Что стоишь, будто аршин проглотил? — спрашиваю.

— Не аршин, а две сотки, Петр Ипатьевич.

— Выше голову, токарь! На первых порах и мы ошибались. — Вчера в комсомол приняли. А теперь может... в газете как бракодела пропечатают... Говорит будто спокойно, а веки красные и слезы по лицу размазаны.

Все трое громко рассмеялись.

— Да, омена нам идет правильная, подходящая смена! — проговорил дядя Володя, снимая шляпу и вытирая платком вспотевший ло»б. Он вдруг хитровато прищурился:— А не заглянуть ли нам, ребята, в «Чайку». Право, недурно бы пропустить по парочке бутылок прохладного пивца.

«Ребята» почесали затылки, борясь с искушением (нарушить изрядно-таки наскучивший режим санатория, и, наконец, решительно крякнули:

— Веди, Володька! Ты у нас смолоду был атаманам, тебе и ответ держать перед курортным начальством.

— Только — чур! — встал Петр Ипатьевич, — не в «Чайку», а в «Храм воздуха».

— Высоко... — недовольно поморщился дядя Володя.

— Ничего. Зато там такая форель, — пальцы оближешь!..

По всему было видно, что главный врач санатория

имени Ленина, которому поручили ознакомить иностранных, большей частью английских и американских, журналистов с особенностями кисловодского курорта,— тяготился непривычными для него обязанностями.

Корреспонденты засыпали его неожиданными и часто бестактными вопросами, любопытно и вместе недоверчиво ко всему приглядывались и принюхивались.

Переводчица — пожилая, но очень подвижная дама, безостановочно говорила то по-английски, то по-русски, и главный врач устало и не скрывая досады хмурился.

Корреспонденты, побродив в горах, изъявили желание передохнуть в ресторане «Храм воздуха». С открытой террасы ресторана открывался живописный вид на дальние отроги гор, с вершин которых белыми кудрями свешивались облака.

— Точка. Отступать некуда... — сказал дядя Володя, побледнев: он первый заметил главного врача, шедшего к ним в сопровождении целой свиты. — Я же говорил,пойдемте в «Чайку». Теперь отдувайся... — продолжал ворчать дядя Володя. ,

Корреспонденты почему-то обратили внимание на знакомьих уже читателю трех стариков.

— Кто это? — спросил один из иностранцев. — Они так глубокомысленно уплетают форель и запивают ее пивом, что у меня возникло подозрение, уж не важные ли это государственные деятели? Президент Гувер тоже любил форель, но он запивал ее не пивом, а анисовой.

— Вы угадали, — ответил главный врач, впервые улыбнувшись. — Это ленинградские рабочие.

— Ха-ха-ха! — загоготал один из корреспондентов.

Харди окончательно потерял репортерский нюх. Я не удивлюсь, если он в один прекрасный день примет за кардинала... почтальона!

— Идея! — воскликнул Харди, — у меня замечательная идея! Год тому назад мы интервьюировали Папу римского, в прошлый понедельник — Уинстона Черчилля и архиепископа Кентерберийского собора доктора Фишера, а сегодня мы дадим интервью с русским рабочим.

О-ри-ги-наль-но!