Если мы интересуемся, много или мало у человека инстинктов, можно также поднять еще не рассматривавшийся вопрос о том, много или мало у человека первоначальных форм или архетипов психической реакции. Здесь мы сталкиваемся с той же трудностью, о которой я уже упоминал: мы настолько привыкли оперировать общепринятыми и самоочевидными понятиями, что мы даже не осознаем, в какой степени они основаны на архетипических формах восприятия.
Подобно инстинктам, первообразы были еле различимы из-за чрезмерной дифференциации нашего мышления. Подобно тому, как некоторые биологические теории приписывают человеку небольшое число инстинктов, так и теория познания сводит архетипы к немногочисленным и логически ограниченным категориям понимания.
Платон, однако, отводит исключительно высокое значение архетипам как метафизическим идеям, „парадигмам“ или моделям, тогда как реальные вещи у него являются лишь копиями этих идей-моделей.
Средневековая философия со времен Августина Блаженного, у которого я позаимствовал идею архетипа (Подлинный же термин „архетип“, однако, встречается в произведениях Дионисия Ареопагита и в „Corpus Hеrmеticum“), вплоть до Мальбранша и Бэкона, продолжает придерживаться концепции Платона в этом отношении. Но у схоластиков мы встречаем мнение, что архетипы являются естественными образами, врезанными в человеческий разум и помогающими ему приходить к тому или иному суждению.
Так, Герберт Черберийский утверждает „Природные инстинкты — это выражение тех способностей, которые заложены в каждом нормальном человеке и через которые общие понятия, касающиеся внутреннего соответствия вещей, такие как причина, средство и предназначение вещей, добро, зло, красота, удовольствие и т.д. приводятся в соответствие независимо .от аргументирующего мышления"(
Со времен Декарта и Мальбранша метафизическое значение „идеи“ или архетипа постоянно ослабевало. Она превратилась в „мысль“, внутреннее условие познания, как это четко сформулировал Спиноза: „Под „идеей“ я понимаю духовное понятие, образуемое душой постольку, поскольку она является вещью мыслящей"(См.:
Даже в этом слишком беглом описании мы вновь видим работу топо самого психологического процесса, который скрывает инстинкты под покровом рациональных мотиваций и преобразует архетипы в рациональные понятия. В таком обличье лишь с трудом можно распознать архетип.
И все-таки манера, в которой человек строит внутреннюю картину мира, является, несмотря на все различие деталей, такой же единообразной и регулярно повторяющейся, как его инстинктивные действия. Ранее мы были вынуждены постулировать понятие инстинкта, определяющего или регулирующего наши сознательные действия, точно так же мы должны прибегнуть теперь к понятию фактора, определяющего виды понимания, увязав это понятие с единообразием и регулярностью наших восприятии.
Именно этот фактор я называю архетипом или первообразом. Первообраз, вероятно, уместно определить как
Как сознательное понимание придает нашим действиям форму и направление, так и бессознательное понимание через архетип определяет форму и направление инстинкта. Если мы называем инстинкт „утонченным“, тогда „интуиция“ (или другими словами, понимание через посредство архетипа), которая приводит архетип в действие, должна быть чем-то невероятно точным. Таким образом, бабочка юкка должна нести внутри себя, так сказать, образ ситуации, „приводящей в действие“ ее инстинкт. Этот образ позволяет ей „распознавать“ цветок юкки и его структуру.
Предложенный. Риверсом критерий „все или ничего“, помог нам обнаружить действие инстинкта повсюду в человеческой психологии, и не исключено, что понятие, первообраза сыграет такую же роль по отношению к действиям интуитивного понимания. Интуитивную деятельность легче всего наблюдать у первобытных людей. Здесь мы постоянно сталкиваемся с определенными типическими образами и мотивами, лежащими в основе их мифологии. Эти образы являются аутохтонными и возникают со значительным постоянством; повсюду мы обнаруживаем идею волшебной силы или вещества, духов и их деяний, героев и богов, легенды о них.