— Чего ж не выбил? Дорогуша, ты из своего любимого НИИ По Барабану совсем не видишь перемен. За забором новая страна, и порядки в ней тоже новые. Последние два президента крепко поработали над этим. В России больше не занимаются ерундой. Здесь можно реализовать самый дерзкий проект, но придется грамотно обосновать его. Что может предложить армии Голованов? Очередную северную гориллу? Арктического шимпанзе? Партизанского бабуина? Гамадрила-подрывника?..
Павлов неопределенно шевельнул бровью. Возвращение Голованова на государственную службу, по общему мнению, ничего хорошего предвещать не могло. В невозбужденном состоянии Голованов был славный дядька, но по критическим дням превращался в столь очевидного и гиперактивного психа, что становилось просто неловко. В моменты помутнения рассудка старика осеняли великие идеи, он прорывался к большому начальству и задавал «обезьяннику» такое ускорение, что хватало потом на годы. Фактически Голованов лабораторию сгубил, но она все жила, как бы сама по себе, этаким королевством в королевстве — директор к Голованову не заходил, старался не привлекать к совещаниям, а на вопрос, чем вообще занимается трёхнутое подразделение и не пора ли дать Голованову пинка под зад, ответил просто: считайте эту тему закрытой. Не в смысле прекратившей существование, а для вас закрытой… «Обезьянник» исправно получал деньги, чего-то алхимичил, иногда даже выводил на полигон каких-то ужасных питекантропов и кому-то что-то докладывал наверх, через голову директора. Или делал вид, что докладывал… Избавиться от неуправляемого завлаба — мать его йети — удалось относительно недавно, в период реорганизации НИИПБ. Сделал это новый шеф, заработав репутацию человека со связями круче головановских. Потом выяснилось, что сворачивать работы по теме никто не собирается. Парадоксально, но рейтинг шефа еще подскочил.
— А ведь не доверяешь ты нам, Павлов! — совершил открытие генерал, внимательно наблюдавший за душевными терзаниями завлаба. — Это как же, дорогуша?
— Тебе никогда не кажется, — медленно и негромко произнес завлаб, — что все устроено… Неправильно? В системе? Вроде бы и порядок, и контроль, и условия обсчитаны по уму. Но… Вдруг приходит ощущение, будто не те люди занимаются не тем и делают это не так?
Бондарчук раздраженно засопел.
— Дай-ка мне твой доклад почитать, — сказал он.
— На, — Павлов вытащил из-за пазухи мятую пачку листов. — Вообще забирай, я доложу по памяти. Так получится убедительнее.
— Смотря для кого, — буркнул генерал, цепляя на нос очки в дорогой золотой оправе. — Некоторые как увидят человека, способного выступать без бумажки, тут же делают стойку на чужака. До сих пор у нас таких полно…
Павлов протянул руку и погладил могучий Катькин загривок. Кошка повернула голову и улыбнулась.
Сразу показалось легче и приятнее жить.
Машину удалось подогнать вплотную к павильону, где проходила «теоретическая» часть представления. «Делаем цыганочку с выходом, — распорядился Бондарчук. — Отсиживаешься до упора, потом я тебе звоню на мобилу, вы с Катериной заходите и рвете с места в карьер. Теперь по докладу. Текст хороший, но я тебе советую полицейские возможности „Клинка“ не выпячивать и насчет работы на границе тоже… Не слишком. Объяснять, почему, я надеюсь, тебе не надо?» — «Потому что это изделие министерства, и вы сами разберетесь, с кем делиться, а кому хрен в зубы». — «Ориентируешься правильно. Ну, ни пуха».
Павлов чуть ли не с наслаждением послал генерала к черту, покопался в регулировках сиденья, откинул спинку, вытянул ноги и закрыл глаза. Он почему-то страшно устал за эту поездку. А ему ведь еще выступать.
Катька тут же почувствовала его состояние — бросила глазеть в окно, деликатно потопталась рядом, ища, как бы ловчее пристроиться, влезла на сиденье, осторожно уложила тяжелую голову Павлову на грудь и принялась тихо урчать. Павлов благодарно приобнял кошку и подумал — вот бы сейчас заснуть к чертовой матери. И проснуться сотрудником нормальной фирмы, выращивающей нормальных кошек. Отчего-то эта глупая несбыточная мечта накрепко засела в голове. Десятки лет даже и не мелькала, но в последние месяцы вдруг начала оформляться, потом доставать, а теперь — чуть ли не мучить.