Человек человеку — кот

— Не поверишь — восемь! — гордо сообщил Шаронов. — Я слил восемь больших проектов. Один другого интереснее. Такое впечатление… Ты никому, понял? Я закономерность учуял. Чем изящнее решение, тем меньше шансов, что оно на натуре заработает. Будто природа сопротивляется. Вот почему у меня, например, «Рубанок» такой красавец вышел? Да он психопат! Когда выходит на режим, у него срывает механизм торможения. Его даже кодом блокировки не всегда остановишь. Висишь на заборе и щелкаешь, как дурак. А он бегает и рубает, сука. Пока от усталости не свалится. Думаешь, я такого результата хотел?! Но я посмотрел и решил: природа нас перехитрила, а мы — ее обуем! Раньше на охрану участка нужно было пять рыл с автоматами? Теперь довольно одной сумасшедшей псины. В чем проблема? Стоит псина ерунду, жрет чуть ли не помои. Смотрится внушительно, живет долго. А главное, пока враг на объект не полез, собачка — умная, пушистая и ласковая.

— Только страшная до усёру, — ввернул Павлов.

— Так и было задумано. Это собака для волевого и сильного хозяина. Способная перехватить и убить волевого и сильного врага. Что ты хочешь, она без брони держит пять-шесть пуль из пистолета. А уж в броне…

— Хочешь правду и ничего кроме правды? «Рубанок» твой ненаглядный — просто сухопутная акула, извини, пожалуйста. Рыба волосатая. Скажи честно — зачем ты ее спроектировал? И чего ты с ней так носишься до сих пор?

— Тебе рыжики — зачем понадобились? — вопросом ответил на вопрос Шаронов. — Геморроя не хватало на толстую задницу?

— Хотел выпендриться, — признался Павлов. — Сделать, как никто на свете.

— А я, что, хуже тебя? Думаешь, ты один такой… Пижон? Я тоже. Сделал. Как никто. Эксперты из министерства натурально задрожали, когда им модель вывели. Бондарчук сказал, «обкатка танками», которую он солдатом проходил — фигня и детский сад по сравнению. Ощущения, сказал, будто стакан адреналину тяпнул. Вот как можем! Если хочем.

— Ну, и что же мне теперь?.. — спросил уныло Павлов.

— Больше не выпендриваться, — посоветовал Шаронов. — Слушай, не убивайся так. Подумаешь, слил проект. Со всеми бывает. Я же говорю — восемь раз у меня! Худший показатель в отрасли! Рекорд! И ничего, работаю, на член-корра нацелился!

— Я просто очень хотел, чтобы получилось… — Павлов оглянулся на Бориса. — Ну скажи — красиво!

— Вот только лапы задние ампутировать…

— …А какой уют такой котяра должен создавать в доме!

— Если мебель цела останется…

— …А дети, они же просто в восторге будут!

— Когда от нервной икоты отойдут…

— Да пошел ты! Далеко и надолго! — то ли прорычал, то ли прохрипел, наливаясь кровью, Павлов. — К тискам, капканам и рубанкам! К пассатижам своим!

— Пошутить уже нельзя, — миролюбиво сказал Шаронов и действительно — пошел.

— И сам ты пуфик с лапками! — крикнул Павлов ему вслед. — Шариков! Полиграф Полиграфыч!

— Абырвалг! — отозвался через плечо Шаронов. Дежурный, видимо, перетрусив, вооружился шваброй, залез в клетку к «единичке» и теперь делал вид, будто там прибирает. Шаронов, проходя мимо, издал негромкий противный вой, от которого мелко затряслись оба — и дежурный, и кот.

— Нет, вы только поглядите, и это — без пяти минут член-корреспондент! — возмутился Павлов. — Иметь его конём!

За решеткой бухнуло — с наслаждением повалился на пол изначально эмоционально выхолощенный, а теперь еще и нервно истощенный рыжик Борис.

Утро выдалось неожиданно холодным, и Павлов отметил про себя — хорошо, если к обеду не очень разогреет. Как любые крупные животные, полосатики умели беречь энергию, что делало их, на взгляд дилетанта, слегка заторможенными. Прохлада заставит «Клинки» шевелиться, а значит, выглядеть моторнее, активнее. Лишний плюс.

— Хороший домик, — сказал Бондарчук, оглядываясь из отъезжающей машины на павловский коттедж. — Ты уже выкупил его?

— В том году. Участок маленький.

— Зато поселок что надо. Тишь да гладь, кругом свои.

— Угу, только дочка сбежала в Москву из этой тиши.

— Вернется, — обнадежил генерал.

— Когда помру, — уверенно сказал Павлов.

— Внуков на лето будет привозить. Что я, не знаю? Сам дед.

— Она их возит на море. А мне раз в полгода дает посмотреть. Говорит, не умею правильно обращаться.

— Да что же ты с ними вытворяешь, дорогуша?

— Играю… Разговариваю. Объясняю, как устроен мир, учу вести себя хорошо. В общем, воспитываю. Что еще можно делать с детьми?

— Современная педагогическая наука тебя бы не одобрила, — сообщил Бондарчук. — В ней даже слово «воспитание» отсутствует.

— Какие генералы пошли культурные, — надулся Павлов.

— Нельзя? — усмехнулся Бондарчук. — Не положено? Что за штампы у тебя в голове! Совершенно дикарские представления о генералитете. А я, между прочим, и на фортепьянах могу. Ну, чуточку. Не очень громко. Слушай, Павлов, дорогуша, меня тут осенило, ты пашешь на оборонку лет двадцать, а?

— Скоро тридцать.

— И что ты знаешь о нынешней армии, прохвессор?