Человек

Этот мир слишком рано стал для Бобби Изхеллом. Отец в среднем выдавал в день с десяток издевок над ним. Мать так и не отошла от шока катастрофы, будучи слабой внутри, она даже и не думала о том, что может быть за стенами. Только иногда поглядывала на засов, просто не издавая и звука. Она почти не участвовала в жизни семьи, да что там, ей и своя то была не слишком нужна. Ей все казалось порождением ада, и Бобби тоже. Его такая молодая, но лысая голова… Она ее даже ни разу не коснулась.

Бобби было страшно до всего. Он боялся закрыть глаза, боялся и открыть. Удивительно, насколько способен измениться человек. Однажды он увидел Колизей на фото, и не поверил. Неужели такое сотворили руки человека, такие же руки, как у него? Неужели Чингисхан, Александр тоже были людьми? Как Кутузов, одноглазый, невысокий, своим умом ставил на колени армии крепких, выносливых мужчин, во главе с таким же незаурядным умом? Да, все же были плюсы в этой семье. Бобби любил читать и в его убежище сохранилось множество книг. Это один их незапрещенных Императором моментов. Он позволял читать, чтение, по его уверениям, успокаивало людей, давало им возможность уплывать мыслями от проблем. В тоже время, знакомство со многими героями делало людей морально выносливыми и сильными. А это помогало держать этот чертов город на плаву, так как он жил только благодаря этим людям внутри, терпевшим все и никуда не убегавшим. Со временем вера Бобби в собственное «Я» крепчала, он научился строить стены внутри себя, отгораживая все и всех ненужных. Когда умер его отец, и он увидел его, беспомощного, сраженного тирана, человека, от щелчка которого Бобби улетал в противоположный конец комнаты, причем, больше от страха, чем от силы, то он вдруг понял – все физическое сокрушимо. Гиганта сразила бактерия, которая просто методично и с расчетом уничтожала клетку за клеткой в его организме.

Но в его цели не обязательно было уничтожать все. Нет. Он хотел завоевать. И управлять. Всю жизнь им помыкали, вытирали им пол, пора перестать быть малышом Бобби. Пора построить свой мир, новую жизнь, изменить людей, потому что сами они никогда не изменятся. Пора склонить толпу. И Император поднял руки:

– Я приветствую Вас!

Толпа неистовствовала. В такие моменты он ощущал – весь мир у одних ног. Она боялась его, но какой-то частью и любила. Пусть при Императоре им и было страшно за свое пусть жалкое, но будущее, но они не сильно о нем задумывались. У них была еда, появились охотники, были и развлечения. Совсем неплохо для апокалипсиса, правда?

Да, у них не было ничего за пределами стен. Не было и свободы. Но пока их никто не убивал, им было все равно.

– Еще один солнечный день в аду, дорогие друзья! Вы снова пришли на игры!

Вопреки всей жестокости мероприятия, Император не позволял убивать гладиаторов. Только по большим праздникам. Уж больно тяжело было их заменить. Однако сегодня был именно такой день – Эриксон погиб, и Император хотел дать жителям крови. У него в катакомбах под Колизеем жила парочка подходящих для смерти заложников – они были пойманы достаточно давно, в лесу, и теперь тряслись перед каждыми играми у входа. Никто не знал, когда Император позволит убить. Но создавалось ощущение, что на каждых играх в это искренне верили. Даже многие из тех, кто был в катакомбах. Среди них было немало слабых – они боялись смерти, но страшно её желали, просто, чтобы этот кошмар в их жизни, наконец, закончился. Император обещал заслужившим особое положение гладиаторам свободу, но многие либо в это не верили, либо понимали, что они не те, кто может творить чудеса на арене. А роль пушечного мяса их не особо прельщала.

Большинство битв происходило на деревянных мечах, но только не сейчас.

– Наши дни редко заканчиваются так, как этот. Но, сегодня, кое-кто прикончил нашего товарища. Разве мы позволим этому так уйти?! – толпа отрицательно заорала. Они жаждали зрелища, они его получат. – Помните, я всегда на вашей стороне, и сегодня я хочу вновь дать вам то, что вы просите! Привести их! И на арену поволокли худого, израненного гладиатора. Он совсем не был похож на того, кого вообще зовут гладиатором. Тощий, побитый, испуганный, он закрывал лицо руками, словно солнце жгло его больнее призывов с трибун разорвать его в клочья. Он понимал, он все слышал. Но зная, что его ждет смерть, он, все равно, даже не старался проявить мужество. Не пытаясь подняться на ноги, он позволял волочить себя цепью. Его хлыстали, требовали встать, но тот лишь беспомощно дополз до ног императора и взмолился о пощаде. Это польстило правителю. Он довольно ухмыльнулся и ногой откинул гладиатора назад.