Челноки

— Толян, а что, если соврет или глюкнет, к примеру? Покажет, скажем, вот на тебя? — забеспокоились все. — Сожгут на костре? Посадят на кол?

— Утверждают, что ошибки не будет, — вытер испарину он. — Не бойтесь. В любом случае своих не сдадим.

Его обещание мало кого успокоило. Дракула рядом же у них где-то жил. Все знают, как тут с ним обошлись. Средневековье какое-то, а не социализм. У нас такой номер бы уже не прошел.

Побурчав, стали готовиться к худшему. Чтобы не упасть в грязь, то есть, в угли лицом, шаман наверняка на кого-то укажет. Надо же как-то отрабатывать хлеб. Но это, если сам не сгорит. В хождение по углям я не верил. Загипнотизировать можно только себя, но никак не огонь. Разве что антипригарное масло на пятки. Фокусы ведь.

Тем временем в таборе шла подготовка. Там натаскали дров, разожгли костер и под звуки бубна, похоже, уже разминались. Из любопытства мы подошли, сложив запасенные для обороны колы и дубинки в импровизированную оружейную пирамиду. К цыганам потихоньку подтягивались всё новые люди. Зевак было много, впору на шоу билеты давать.

Костер быстро сгорел. Самый пузатый и, видимо, старший цыган подошел к полицейскому и что-то сказал. Тот согласно кивнул и направился к нам, будучи своего рода арбитром и посредником сделки. Из соседнего городка приехала еще пара полицейских машин.

По указанию Толика мужская половина отряда образовала шеренгу, сцепившись локтями, словно гоплиты в фаланге. Женская встала за нами, поднимая мораль. Чувствуя их за спиной, мы были уверены и непобедимы, как гранитные скалы, об которые бессильно бьется прибой. Публика ждала представление с большим интересом. Ради такого и «велколака» не грех пригласить.

Остатки костра растащили по площади и разровняли граблями. На быстро темнеющем небосводе мягко мерцали уже далеко не первые звезды, а под ним, зеркально отражая их, раскаленные угли, по которым прокатывались волны нестерпимого жара. Мы хорошо чувствовали его, даже стоя в стороне.

Музыка стала ритмичной и громкой, и в круг вышел старый цыган. Его лицо, как печеное яблоко, а в черных, как ночь глазах не видно белков. Подняв руки к небу, он запричитал нараспев, взывая к каким-то своим божествам. Его подручные раздували угли длинными трубами, хотя было немыслимо жарко и так.

Красные искры взметнулись вверх, и отблески пламени заплясали на лицах. Старик замолчал и указал на красивую черноволосую девушку лет двадцати. Та стояла босиком в белой свободной рубахе и едва заметно качалась, погрузив себя в транс. В ее руках была небольшая икона, которую она прижимала к груди.

Музыка на мгновение смолкла, и девушка вдруг спокойно шагнула вперед.

Кто-то из нас испуганно вскрикнул. Все затаили дыхание, а я почувствовал, как в спину и локти впились Светкины ногти, которая стояла за мной.

Вновь заиграв, музыка становилась всё громче. Девушка не танцевала, а медленно двигалась, ступая по пышущим жаром углям. Шла, как крадучись. В глазах отрешенность, лицо совершенно бесстрастно. Ее самой в теле будто бы нет.

Пламя жадно лизало маленькие изящные ступни, но почему-то не жгло. Мы все были свидетелями невероятного, невозможного чуда, игнорировавшего физику, биологию, да и весь здравый смысл. Это зрелище заставило бы уверовать всех атеистов. Несомненно, есть нечто за гранью общепринятых и привычных представлений о мире. В них теперь зияет дыра.

Дойдя до середины костра, девушка замерла и закрыла глаза. Затем подняла руки в стороны и запрокинула голову к небу. Оно невозмутимо взирало на нее яркой россыпью звезд.

Как такое возможно? Живая плоть жарилась бы как на сковородке. Так жива ли она?

Я с тревогой следил, ожидая, что вот-вот дернется от боли, свалится в обморок и упадет лицом в угли. Но цыганка неподвижно стояла в огне.

Через минуту она так же медленно опустила руки и открыла глаза. Обвела взглядом нашу притихшую от страха шеренгу и…

Пошла прямо ко мне!

Блин, она точно паночка из школьного Гоголя! Уж теперь я хорошо понимал все чувства Хомы. Сейчас призовет Вия, и мне точно кранты! И уже хрен кто спасет!

Дрожа всем телом, я малодушно закрыл глаза, надеясь хоть так улизнуть от жуткого взгляда. Как хотелось натянуть на башку одеяло, как в детстве, когда в шкафу что-то страшно скреблось! Но я уже вырос, а ужас остался, догнав меня здесь.

Музыка стихла, словно кто-то выключил звук. В неестественно тихой ночи ни единого шороха. Казалось, всем слышно, как стучит в ледяных клешнях страха сердце. Как в черепушке мечется то, что осталось от мыслей. Их тоже нет.

Почувствовав прикосновение к щеке, поднимаю почему-то тяжелые веки и вижу глаза. Белые, как у призрака и без зрачков. И тихий голос. Почти шепот. Тем не менее его услышали все:

— Той е и не е той. Сега в него няма верколак…

Девушка отдернула неестественно холодную руку, словно обожглась об меня.

Скорей по интонации, чем переводом, понял вердикт: «Это он и не он. Оборотня в нем сейчас нет».

Цыгане зашумели, зажестикулировали. Одни возмущались, другие пытались их успокоить. Полиция аккуратно, но настойчиво оттесняла от кострища толпу.