Чейзер

Черт бы подрал этого Гарри, черт бы подрал эти секреты, что ей не принадлежат. Зачем все это, зачем? Ведь была хорошая, налаженная, размеренная жизнь.

Эх, Гарри-Гарри.

* * *

Этим утром он пришел к ней домой.

Впервые за два года совместной работы в «ИнтероАрт» он пожаловал прямиком в квартиру на Оушен-драйв, но на этот раз он не был похож на самого себя.

Гарри Олдридж.

Любой, кто слышал это имя, сразу представлял перед собой расфуфыренного хлыща в костюме от Марди, за версту благоухающего одеколоном «ЛексанСпорт» и насвистывающего «Милашку Розу». Да, Гарри всегда насвистывал именно эту мелодию, когда не ругался с боссом во время митингов, не пытался соблазнить секретаршу Джил и не жевал бутерброд с луковым хлебом, после которого обязательно засовывал в рот пластинку жевательной резинки. И никто, включая ее, Лайзу, по внешнему виду не мог признать в этом человеке профессионального дизайнера-проектировщика; скорее талантливого жиголо, директора цирка или же неунывающего конферансье с нездоровым блеском в глазах, который появляется после глотка бренди утром натощак.

Вот таким был Гарри: слишком ярким и голосистым, приторным или напористым. А иногда просто слишком.

Но потным, бледным и трясущимся он не был никогда. Не до этого утра, когда Лайза, вытирая полотенцем волосы после душа, услышала дверной звонок, на который по какому-то странному наитию сразу же не захотела реагировать. Однако интуиция – та самая вещь, которую железная логика чаще всего предпочитает запихивать в чулан. Мол, чего голосить зазря? За дверью всего лишь почтальон или сосед по этажу, решивший побаловать мисс Дайкин свежими круассанами в надежде получить положительный ответ на приглашение. Свиданий не было ни разу, но настойчивый парень продолжал раз в неделю атаковать заветную дверь.

Однако на этот раз по ту сторону порога оказался не почтальон и не сосед, а именно такой – непривычно бледный, взъерошенный и странно-помятый – Гарри.

Гарри с папкой в руках.

– Возьми, Лайза, возьми! Ненадолго! Не могу хранить это у себя.

Она упорствовала с решимостью барана: что за секретность, почему не оставить в камере хранения, почему не доверить кому-то другому? Что внутри? Зачем, ей, Лайзе, лишние проблемы? Наверняка это не счета за электричество и не любовная переписка вахтерши Дэйзи Огринс с уборщиком Клаусом. А если так, то не пошел бы ты, Гарри, к черту?

Нет, внешне она старалась быть вежливой. Учтивость помогала скрыть нахлынувший страх, особенно когда Гарри перешел на откровенный шантаж:

– Дайкин, я прикрывал тебя перед шефом, помнишь? Когда ты решила пропустить пару деньков, встретив того хлыща и уехав с ним к озеру. Помнишь или уже забыла?

Лайза помнила. В тот раз Олдридж действительно проявил понимание и наплел боссу с три короба о некой болезни, которая из-за высокой температуры приковала его коллегу к постели почти на трое суток. Даже помог со справкой от несуществующего доктора.

Гарри трясся, потел, дрожал и запугивал. Он махал перед лицом странной папкой до тех пор, пока она не взяла ее.

Всего лишь на двенадцать часов, так он сказал.

– Я заберу папку утром. Не оставляй ее без присмотра и не открывай. Это все, что от тебя требуется.

Когда дверь захлопнулась, Лайза осталась стоять в коридоре с полотенцем в левой руке и белым картонным прямоугольником в правой.

За воротник махрового халата с мокрых прядей стекала вода.

* * *

Лайза вкладывала деньги в две вещи: дизайн собственной квартиры и в нее – стоящую на обочине машину темно-синего цвета.

Мираж.

Многим казалось, обычный седан, ничего примечательного: как и у всех машин четыре колеса, четыре двери, багажник и капот. Да, они были правы – багажник и капот. Вот только что под капотом?

Почему они не могли выигрывать уличные ночные гонки, а она могла и даже выигрывала? Странное увлечение, не девчачье, но кого это заботит? Почему большинство автомобилей при дрифтах уносило в сторону, а Мираж оставался словно пришитым к дороге? Почему при полицейских разворотах он вел себя идеально точно: ни единого лишнего взвизга, ни сантиметра влево или вправо, ни хрипа двигателя?

Они не знали, а Лайза знала. Мираж был не просто машиной, он был другом, наслаждением, отдушиной, тайной любовью. На него уходила половина каждой зарплаты, на него тратилось столько времени, сколько не тратилось ни на одного бойфренда, но каждый вложенный цент, каждая минута того стоили. Да, часы на гоночных треках, оттачивание скольжения по боковой линии, множество повторений и поначалу неудачных попыток, два ремонта и несколько травм. Подумаешь… Кто-то играет в теннис, кто-то стреляет в тире, а она, Лайза, гоняет по ночным дорогам. Каждому свое. Она не собиралась ни объяснять подобное хобби, ни оправдывать его перед теми, кто не понимал и не чувствовал наслаждения от езды.

Проспект, прилегающий к тесной улице с автобусной остановкой и улыбающимся с рекламного плаката парнем, был освещен куда лучше.