Чейзер. Крутой вираж

– А-а-а! Ну вот и ошибка! Вы продаете газеты за прошлый год.

– Что?! Какой прошлый год? – паренек тут же притянул газету к себе и уткнулся в нее. – Вы что такое говорите! Год правильный, этот!

– Да какой же этот, если на дворе двести семнадцатый год второго тысячелетия?

– Двести шестнадцатый, дамочка. Вы что, с дуба рухнули? Двести шестнадцатый.

Теперь он смотрел на нее как на диверсанта, пытающегося подорвать продажи. «Идите уже отсюда, идите, – говорили карие глаза, – вы пугаете моих покупателей!»

– Ну как же! Сегодня двести семнадцатый год, я же точно это знаю!

Молчавший до того покупатель вступил в разговор.

– Нет, милочка. Двести шестнадцатый. Все верно, второго тысячелетия.

– Ага, – подтвердила лысая, торчащая из ларька голова. – До двести семнадцатого еще дожить надо!

– Да вы что!.. – голос Лайзы вдруг ослаб, перешел на хриплый шепот. – Быть такого не может. Ведь… не может?

«Вы мозгами двинулись», – вещал взглядом молодой продавец.

– Вы просто перепутали. Так случается. Наверное, хорошо погуляли накануне?

Кажется, мужику с аристократическим лицом стало ее жалко.

– Да перегрелась просто, бывает.

– А что, вы говорите, мосту могут дать другое имя?

Последней фразы Лайза не расслышала – перед глазами стояла напечатанная в углу газеты дата «27 июля. II216».

II216… II216… II216… Быть такого не может. Год не тот. НЕ ТОТ!

– Это… какая-то ошибка…

Она чувствовала себя плохо – утомившейся, перегревшейся, безвольной, стоящей совсем не там, где должна была стоять. Все эти слова, лица, люди, газеты – ее начинало тошнить…

– Хотите еще воды? – участливо спросил за спиной лысый. – Я вам просто так дам, без денег.

– Не надо… Ничего не надо.

Это Нордейл. Июль.

Но год не тот.

Двадцать седьмое июля не того года. Как?..

Не разбирая направления и желая лишь одного – сесть, рухнуть на газон, – Лайза слепо попятилась прочь из спасительной тени зонтика, прочь от газетного стенда, прочь от говорящих ерунду людей.

– Возьмите все-таки воды. Девушка! Возьмите…

Хлопнула дверь; невысокий лысый человек, одетый в шорты и бежевую майку, вышел из ларька, в руках он держал пластиковую бутыль.

– Эй, дамочка? Не нужно садиться на траву… Вам плохо? Возьмите воду, слышите? Возьмите.

Откуда-то сверху на нее смотрели два расплывчатых пятна – взволнованные лица парня в белой футболке и так ничего и не купившего мужчины с аристократическим лицом; в ладонь упиралось дно холодной бутылки.

* * *

Спустя полчала Лайза яростно топала ногами по земле, приминая траву.

– Я. Не! Просилась! Сюда! В Нордейл, но не сюда! НЕ НАЗАД во времени!

Редкие прохожие смотрели на нее как на психопатку, а она, не обращая внимания на изумленные взгляды, зло пинала землю.

– Покажись! Покажись, чертова будка! Дай мне войти!!!

На ее крики оборачивались, удивленно таращили глаза, какой-то парень даже заблаговременно перешел на другую сторону улицы.

– Исчезла, и все?! Думаешь, тебе это сойдет с рук? Чертов Портал! Чертов! Возникни назад, и поговорим…

Она была готова драться, боксировать, бросаться на стены, драть обшивку двери руками.

Если бы были стены. Если бы провалившееся сквозь землю помещение Портала возникло вновь.

– Где ты? Где? Куда ты подевался?

Лайза упала на землю и принялась ползать между деревьями по покрытому травой и цветами пятачку – теперь комья земли полетели уже из-под пальцев.

– Покажись!

Выдернутый стебель подорожника отлетел на проезжую часть, в ствол березы ударился испещренный корневищами пук земли, печальная участь постигла и колышущиеся рядом листья лопуха.

– Ну! Давай же! Покажись…

Всего за несколько минут мирно цветущая полянка превратилась в изборожденный человеком-бульдозером котлован, на поверхности которого валялись обрывки соцветий, вырванные с корнем одуванчики, выкорчеванные до основания стебли осота и даже кусты крапивы.

Руки покрылись волдырями и царапинами, кожа горела. Не замечая того, что одежда, колени и обувь в черных разводах, не обращая внимания на боль, Лайза сидела на земле и смотрела прямо перед собой остекленевшими глазами; сердце тяжело и медленно выбивало похоронный марш.

Портал исчез. Откинул ее на год назад и исчез.

Навсегда.

Она что-то сделала не так, что-то не так сказала и теперь находится в Нордейле – тем же днем, но год назад. И это означает, что все те события, что случились позже, еще не произошли. Переезд, совместная отделка дома, счастливые дни с Маком…

О Боже, нет! Она вообще не знает Мака, а он ее. Нет, нет, НЕТ! Так вот почему в телефоне нет номера, а на пальце – кольца…

Боже, не-е-ет…

Несмотря на жару, Лайзу бил озноб.

Старый телефон, старая одежда, старые записи… Все старое. Ничего не было, вообще ничего не было. Эта чертова будка – трижды проклятая будка – стерла не просто историю – она стерла лучшую часть жизни. Их совместной жизни.

Чувствуя, как по щекам катятся слезы, Лайза резко и плотно прижала грязную ладонь к губам – не сделай она этого, и на всю летнюю утопающую в жаре улицу раздался бы тоскливый вой.

Нет, нет, нет, все не так, все совсем не так! Одежда пропала, кольцо тоже – пусть, но Мак помнит, должен помнить – он не смог бы ее забыть!