Чейзер. Крутой вираж

Лайза лишь улыбнулась в ответ, не стала спорить – просто ей хотелось, чтобы он приехал. Хотелось увидеть его напор, почувствовать его, вспомнить и с блаженством впитать.

Мак снял куртку, бросил ее в сторону, подтянул к себе стоящий у стола стул, сел на него.

«Как же он любит седлать именно этот стул. Надо будет приделать на него табличку „Мак“».

Какое-то время они смотрели друг на друга в тишине – оба знали, зачем он здесь, и оба не спешили, хотя сблизиться хотелось неимоверно.

– Хочешь, чтобы мы начали наши интимные отношения с того, что я отшлепал тебя по заду за непослушание?

Он всегда был таким: слушайся меня, подчиняйся мне, я думаю не за себя, я думаю «за нас». Сердце Лайзы вдруг окончательно растаяло, раскрылось и засияло, как в былые времена, – комнату затопила любовь.

Она стояла напротив него, не агрессивная, не скованная, мягкая и податливая, открытая.

– Может, начнем наши интимные отношения с поцелуя?

Спросила тихо – ей этого хотелось. Но в ответ услышала другое:

– Раздевайся. Я хочу на тебя посмотреть.

Она не стала роптать – просто развязала тонкий поясок на талии, позволила пеньюару соскользнуть с плеч – лечь у босых ног волнистой лужицей – и осталась нагой: ни трусиков, ни чулок, ни бюстгальтера. Два темных, выделяющихся на фоне светлой кожи соска и тонкая полоска волос на бугорке лобка – всё.

Мак дышал шумно, тяжело – его напряжение она ощущала так же хорошо, как и скользящий по изгибам ее тела взгляд. Казалось, этот взгляд касался ее щек, шеи, волос, груди, живота…

– Ты очень красивая.

Внутри все расцвело, задышало, запульсировало еще сильнее.

«Подойди ко мне, обними, дотронься».

Ее немой призыв был услышан: Мак поднялся со стула, отставил его в сторону и подошел близко – так близко, что она вновь дышала ароматом его кожи, силой его тела, сплетением энергий.

«Меня не помнит его разум, но, может быть, меня узнает его тело?»

– Очень. Красивая.

На этот раз ее коснулись настоящие руки – кончик пальца прошелся по ямочке под шеей, съехал вниз меж грудей, вернулся к подбородку, приподнял его:

– Хочешь омрачить мой рассудок?

– Нет.

– Хочешь. И уже это сделала.

И он поцеловал ее – так жарко, сладко и напористо, что у Лайзы задрожали ноги, – проник в ее рот языком, так что все мысли моментально исчезли и разум отключился. Ее руки принялись теребить туго застегнутый кожаный пояс.

– Сними…

Футболка оказалась отброшенной в сторону, звякнула пряжка, съехали под ноги джинсы; женские пальцы тут же проникли под трусы, сжались вокруг пульсирующего пениса, погладили мошонку, прошлись вверх-вниз по стволу, приласкали головку.

Огромный. Ее. Как же она соскучилась.

– Женщина, ты вынесешь мне мозг, – прорычал Аллертон.

– Я хочу поцеловать его…

– Позже!

Он не понес ее в спальню – разложил прямо в гостиной на полу, навалился сверху, добил остатки разума поцелуем сокрушительной страсти, подмял под себя, впечатал в пол, крепко сжал тонкие запястья – пресек всякие попытки к бегству – и прохрипел:

– Сегодняшняя прелюдия будет короткой, заслужила…

– Не надо прелюдий…

Он не мог не видеть, что она пребывала в крайней степени возбуждения – коснись, и разлетится в стороны: лоно набухло, сделалось чувствительнее оголенного провода, внутренняя поверхность бедер скользила из-за влаги.

Ее ноги раздвинули грубо – втиснулись между ними по-хозяйски, без права на протест.

– Додразнилась.

– Да, хочу, пожалуйста…

И он не стал томить – вошел не резко, плавно, чтобы не сделать больно, вогнал себя в нее до конца и на несколько секунд застыл, впитывая возбужденный стон, затем задвигался: сначала медленно, нежно, мучительно нежно, а после принялся наращивать темп.

И Лайза, закапывая пальцы в коротких мужских волосах и гладя мощную спину, вдруг краем сознания вспомнила, что она совсем забыла – забыла, какой ее мужчина горячий, тяжелый и прекрасный, забыла, каким огромным он всегда ощущался внутри, забыла, что можно вот так – ярко и, кажется, насовсем – растерять остатки мыслей, отпустить их. И теперь захлебывалась, вспоминая жесткую мужскую требовательность, нежную, но сокрушительную силу, напор самца-доминанта, который каждым движением, жестом говорил: «Мое, отдай!» Вспомнила, что, отдавая, она каждый раз получала в ответ много больше, всегда больше.

– Да, да… не могу без тебя, не могла…

Мак хрипел, покусывал мочки ее ушей, шею, сминал губы, властвовал – слова теперь неслись мимо, они были не нужны.

– Невероятно сладкая…

Он становился внутри нее все тверже, все объемнее, все распирал ее в стороны, двигался все методичнее, и Лайза поплыла – вышла, словно яхта, на ту самую финишную прямую, когда толчки вдруг сливаются в одно плавное скольжение вперед, к сочной точке. Когда назад уже не получится, потому что захватило невидимой рукой и тянет к себе, все ускоряясь, подводное течение, а дальше только пропасть и полет – взрыв энергии.

Он с ней. Он снова ее. Ее Мак внутри нее…