Чейзер. Крутой вираж

– А мы тут, – он жестом указал себе за плечо, – играем в садо-мазо. Тебя такое возбуждает?

– Н-нет.

– А нас – даже очень. Ты, в общем, иди, – в ладонь посыльного ткнулась бумажная купюра. – Вот только консьержа донимать жалобами не надо – сам понимаешь, старый дяденька, зачем ему потрясения? Так ведь?

– Т-т-так.

– Молодец. Иди.

Чейзер выпустил из пальцев галстук, убедился, что обтянутая фиолетовой шелковой рубашкой спина через секунду мелькнула уже у лифта, после чего закрыл дверь и поставил пакет у стены.

– Лапша, – повторил он задумчиво. – Лапша, надо же…

Лайза смеялась сквозь скотч. Над удивленным выражением лица Мака, над ошалевшей физиономией посыльного (наверное, теперь ее адрес навсегда включат в черный список), над ситуацией, которую так легко можно истолковать двояко. Садо-мазо! Конечно! Бедный мальчишка…

Чейзер вернулся на прежнее место, оседлал стул и взглянул на смеющуюся пленницу с застывшими в глазах веселыми искорками.

– Думаешь, он мне поверил?

– Ум-ум.

– Вот и я думаю, что не поверил. Так на чем мы остановились?

Она скользнула по его фигуре глазами: «Давай говори-говори, не останавливайся».

– Ах да, на моем извинении. Что ж, за вчерашнее я прощения попросил; преклоню теперь голову и за то, что повел себя после гонки как дурак – виноват, не ожидал, обиделся. В общем, высказался.

Лайза улыбалась сквозь скотч; морщины на ее лбу разгладились, в душе набухли бутоны готовых распуститься роз.

– И посему, раз уж я решил исправить ситуацию до конца, – продолжил Чейзер, – у меня остался только один вопрос: хочешь ли ты, чтобы я отогнал «Мираж» на починку сегодня? Или желаешь завтра привести его в мой гараж самостоятельно?

Лайза, не пытаясь этого скрыть, зажмурилась от удовольствия. Что? Не далее как этим утром она собиралась отказаться от предложенной помощи, собиралась чинить «Мираж» сама? А также собиралась дуться до последнего, ходить гордой и рычать «Не буду отвечать» на каждый звонок?

Она передумала!

Нет, конечно, она ни за что не будет больше «стелиться», да и вообще, кто сказал, что она не учится на своих ошибках? Но шанс заново побывать у Чейзера в гараже она ни за что не упустит, ведь это не только (что важнее всего) шанс на продолжение общения, но и шанс увидеть (что менее важно, но приятно) могучий торс обнаженного по пояс самого Мака Аллертона. А по этому зрелищу она определенно соскучилась.

– М-м-м-м! – радостно закивала Лайза и вновь забила пяткой по стулу. – М-м-м-м!

– Это, я так понимаю, ответ «да»?

– М-м-м-м!

– Отлично, осталось решить, на какой из вариантов, а там можно тебя и развязывать.

И они – гость и хозяйка – выжидательно уставились друг на друга.

* * *

Нынче мужчины извиняются иначе: в худшем случае мямлят нечто злое, мол, ты сама меня вынудила, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, и, даже будучи прижатыми к стенке, стараются переложить вину за собственное скотское поведение на женщину. В лучшем случае они признают-таки ошибки, но делают это с помощью длительного стояния под дверью с дешевым или дорогим (тут все зависит от материального положения) букетом в руке, выпрашивают прощение с помощью выражения глаз как у побитого щенка или же засыпают дамский мобильник тысячью смс в сутки: «Дорогая, я был неправ!» – смайлик, поцелуйчик, снова смайлик, бьющийся лбом об пол…

Ни один из вышеперечисленных методов не сработал бы с Лайзой: ни тортики, ни подлизывания, ни примирительное «Ты ведь больше не злишься, красотка?», ни «Давай забудем», ни тонны смс и уж точно ни попытка переложить вину на нее.

И Мак это знал.

Как чувствовал он и то, что она совершенно не обидится на связывание, если услышит правильные и нужные слова, а такие он говорить умел.

Вот ведь чертяка…

Синева за окном уплотнилась; золотились шапки фонарей, колесили по дороге машины, пьянчужки ругались внизу у магазинчика, пытаясь решить бессмысленные философские вопросы. Вместо коротких шорт на ногах теперь были теплые и мягкие пижамные штаны, на плечах – короткий халатик.

Кожа горела. От веревок, от его прикосновений, когда развязывал.

Другой бы не посмел себя так вести – нагло, грубо, жестко, – а Мак смел.

Она млела от него. Потому что за беспринципностью скрывалась человечность, за наглостью – оправданный напор, за жесткостью – желание уладить конфликт. Веревки? Пусть будут веревки.

Как хорошо, что он пришел, и как хорошо, что завтра она увидит его вновь.

«Все только начинается».

Даже если ты это вроде бы уже проходил, теперь начаться все может совершенно иначе.

Лайза, плавая в радужном пузыре-мечте, смотрела на проспект; с балкона тянуло теплом и свежестью.

Нордейл, Уровень четырнадцать.

Прекрасный вечер, прекрасный август нового двести шестнадцатого года.

Глава 8

Чувство дежавю оглушало: Лайза вновь тонула в пересечении реальностей – новой и той, старой, что еще не началась, прожитой в будущем.

Тот же знакомый до мелочей дом, та же коричневая гостиная, тот же ковер без рисунка и кожаный диван, тот же (не передвинутый еще) широкий плоский телевизор.