— Да. Как утром. Утром ты напугал меня, а сейчас с тобой спокойно. Ты бываешь странным, разным. Иногда мне кажется, что в твоей голове куча пустых коридоров и переходов, как в запутанном лабиринте. Никогда не знаешь, куда свернет твое сознание и что за этим последует.
Чейзер перестал жевать, сложил промасленные бумажки в мешок и спокойно слушал, глядя все на те же далекие всполохи.
— У нас у всех сознание с коридорами.
— Ну, у некоторых там один проход.
— До туалета?
Она не удержалась, прыснула в кулак.
— Не важно. В любом случае, есть люди, которых можно предсказать.
— Тебе такие люди не интересны.
Лайза нахмурилась — мысленно не желала соглашаться, но в этих словах была доля правды.
— Зато с такими не страшно.
— И не интересно.
Вот ведь упертый!
— Зато их не боишься!
— А тебе и меня не стоит бояться. — Чейзер повернулся и посмотрел на спутницу; на его лицо падал отсвет далеких огней Нордейла, мягко очерчивал контур щеки и квадратной челюсти. — Я тот, кто никогда не причинит тебе вреда. В отличие от всех остальных.
Она не смогла ответить — попросту не знала, верить или нет.
— Я могу шутить, провоцировать, ходить по грани, но никогда не причиню тебе ни вреда, ни боли, Лайза.
Слова маленькими искорками проникали внутрь — в груди делалось теплее. Как хорошо. Хорошо, что тебе не сделают больно, как это важно знать, понимать, чувствовать. Верить.
— Тогда зачем ты меня провоцируешь?!
Она скуксилась и стукнула его ладошкой по колену — в отместку за утренние переживания.
Мак рассмеялась.
— Глупая, неужели ты еще не поняла, что тебе нужен такой, как я? Где-то странный, где-то нормальный, способный быть разным, удивлять. В чем-то сдержанным, в чем-то абсолютно раскованным. У тебя очень высокая тяга к адреналину и склонность, хоть ты это и отрицаешь, к сумасшедшим необдуманным поступкам. С обычным парнем ты попросту зачахнешь — он не сможет ни разделить твои разнообразные интересы, ни понять в нужный момент, ни стерпеть капризы, ни обеспечить тебя требуемым набором чувств. Ты в этом плане очень требовательна, принцесса.
— А ты сможешь?
Спросила с вызовом и тут же пожалела. Зачем? Какое ей дело до ответа?
— Смогу. — Теперь Мак смотрел ей прямо в глаза. Смотрел в них долго и глубоко, заставив внутренне размякнуть. — Я. Смогу.
Она отвернулась. Вырвалась из непонятной ловушки, из омута, затягивающего все глубже.
Странный вечер: опутывающий мягким войлоком разговор, желание сделать шаг ближе к запретной черте, но к какой именно? Лайза чувствовала, что плывет в очаровании момента, когда ничего еще не ясно, но вот-вот может произойти что-то особенное.
Если она позволят. Если они позволят.
Аллертон еще какое-то время смотрел на нее — она чувствовала на себе его внимательный взгляд, — затем отвернулся. В открытое окно влетел пахнущий дождем ветер; громче зашептались кусты. Теперь повернулась и принялась рассматривать знакомый профиль она.
Красивый. Слишком красивый, на ее взгляд, мужчина. Дерзкий, мужественный, жесткий, с прожилками мягкости. Невероятно притягательный — хочется трогать его, мять, разобрать на части, посмотреть, что внутри, примерить к себе, а затем, убедившись, что все идеальное, собрать обратно в человеческий образ и зарыться в теплые ладони.
Нет, такому точно нельзя отдавать сердце, но вот все остальное…
Взгляд медленно переполз на его губы.
Губы… о, эти грешные губы; забывала ли она в последние дни о них хоть на минуту?..
Да, она сейчас решится, Лайза знала это. Шагнет за запретную черту. А как же еще? Прийти в шоколадный магазин и не попробовать ни одной конфеты, не открыть ни одной обертки, не надкусить ни одной вкусняшки?
Да, возможно, у них разные характеры. Возможно, они вообще нигде, кроме постели, не окажутся совместимы, но уйти из магазина с пустой сумкой? Нет уж, она попробует все, до чего дотянется: будет долго катать вкус сладости на языке, жевать мягкую карамель и смаковать орешки. Заляпает шоколадом все ладони и пальцы, а после будет долго их облизывать.
— Ты… — Слова вдруг застряли в горле, едва она решилась произнести рвущийся наружу вопрос. — Ты еще ни разу не целовал меня. Почему?
Он повернулся с тем едва заметным мерцающий блеском в глазах, какой иногда проявлялся во время излюбленных им провокаций. Лайзе показалось, что ее притянули магнитом и погрузили в невидимый шар, наэлектризованное поле, и она, хоть не последовало ни единого движения, уже принадлежала Маку, каким-то образом попала в его сети, оказалась опутанной направленной на нее сексуальностью.
— Хочется, чтобы женщина не просто была не против. Хочется, чтобы она тоже хотела этого поцелуя. Жаждала его, как и я.
Вечер, тишина салона и эти глаза напротив; Лайза, прежде чем ответить, успела увидеть помахавшую на прощание логику, мол, все, оставайтесь тут, а я пошла.
— А я хочу. Хочу этого поцелуя.
— Хочешь так же сильно, как и я?
— В сто раз больше, по-моему.
Даже не произнесла, промямлила.
Застывшая было на пороге логика обреченно хлопнула дверью.