Чего стоит Париж?

Поразмыслить было над чем, да и нужда в этом чувствовалась настоятельная. Стоило сейчас расслабиться, прикорнуть в такт езде, и только держись! Бессонная ночь давала о себе знать. Не хватало королю, пусть даже Богемии и Баккардии, свалиться с лошади, заснув на ходу. Благо темы для размышлении имелись во множестве. Взять, скажем, загадку Нострадамуса, переданную Конфьянс: «Водою Кельна сабинянин скрыт…» Ну, предположим, сабинянин – это Жан Сибелликус, он же Иоганн Георг Фауст. Собственно, Сибелликус на латыни и означает сабинянин. Если память мне не изменяет, магическое искусство в этом народе достигло изрядных успехов. Сабинянин – вполне достойное прозвище для практикующего мага. Но Кельнская вода [31] ?

Каким образом эта жидкость, предназначенная для придания мужчине приятного аромата, может быть связана с философом философов? Обпился он ею, что ли? Господи, придет же в голову такое! Наслушаешься Лиса – всякая галиматья в мозги лезет! Но все-таки что-то же это выражение да означает? Не мог же Нострадамус попросту упражняться в стихосложении и попросить, шутки ради, маленькую девочку лет через десять передать созревший плод своих измышлений тому, кого все будут звать королем Наваррским? Не королю Наваррскому, а тому, кого так будут именовать. Вот ведь, запомнила же! Впрочем, отчего не запомнить, если повторять одно и то же из года в год. Но вернемся к катрену. С сабинянином все более-менее ясно, над водою Кельна густой туман.

Следующая строка: «И посох рыбы спрячет ночь злодея».

Злодей, предположительно, все тот же сабинянин. Но посох рыбы?

В мозгах всплыло лисовское: «Нужно оно мне, как рыбе зонтик!»

Может ли зонтик считаться посохом? Отчего нет? Изловчился же премудрый пророк обозвать золоченой клеткой рыцарский шлем, когда предсказывал гибель короля Генриха II. Под зонтом можно скрываться от дождя, но возможно ли спрятать под ним ночь? Вряд ли. Тогда, быть может, речь идет о каком-то волшебном посохе. Скажем, волшебной палочке феи Мелюзины – прародительницы династии де Лузиньянов? Была ли у нее волшебная палочка? А черт ее знает! Все-таки фея. Может, и была. Впрочем, навряд ли, даже изощренный ум Нострадамуса с его неистощимым образным рядом мог причислить волшебную палочку, во всяком случае, как я ее представлял, к посохам. Или же рыба, которая им пользовалась в таком качестве, должна быть весьма невелика размерами – окунек, плотвичка – не больше. О фее Мелюзине такого не скажешь. Да и вообще: обозвать Мелюзину рыбой – образчик дурного тона, а уж тем более для француза.

К тому же если считать, что феи действительно существуют, а что-то мне подсказывало, что именно так оно и есть, то выходка эта была бы весьма неосторожна.

В таких неутешительных раздумьях я провел довольно долго. Кем бы ни был истинный я на самом деле, очевидно, умение разгадывать подобные ребусы не входило в число моих достоинств. Как я ни бился, но не освобождение мною Фауста из-под тени, отбрасываемой посохом рыб, ни возвращение скрытого сабинянином одеколона ничего не прибавляли к пониманию тайного смысла катрена.

Интересно, на что рассчитывал мудрый прорицатель, подкидывая мне такую вот загадку?

Впрочем, с делом об убийстве Карла IX все обстояло не многим лучше. Конечно, здесь уже имелась хоть какая-то более или менее связная версия. Были «свидетельские показания», хотя, строго говоря, если отступить от основной линии Расследования, – показания одного из «главных подозреваемых». Дю Гуа или иезуиты? И у тех, и у других было достаточно причин, чтобы желать смерти Карла IX, и была возможность осуществить злодейство.

– Тпрр-у! – Резкий окрик вывел меня из задумчивости. Возок остановился, и Лис соскочил на землю с кучерского места.

– Сын мой! – донеслось с передка. – Неужели слова, сказанные мною в запальчивости, обидели вас?

– Да ну! Какие обиды! – отмахнулся Лис, огибая возок, чтобы отвязать свою кобылицу, все это время мерно рысившую за нашим транспортным средством. – У меня тут одно дельце образовалось. – Он закрепил на спине благородного животного уже виденный мною на постоялом дворе тюк. – Капитан! А шо это вы расселись, как памятник себе? Париж еще не созрел для этого зрелища! Вас обязательно высекут на площади, но позже. Мрамор в дефиците, а посему займите место у штурвала. – Лис вскочил в седло. – Все, друзья мои. Не поминайте лихом! Будем живы – отметим.

Он пришпорил свою резвую кобылку, направляя ее на проезжую дорогу, разделявшую четкой границей багровые виноградники пино-нуар от зеленовато-оранжевых лоз шардоне. «Шато де Монфорлан» – гласила надпись на указателе, поставленном у развилки дорог.