Чего стоит Париж?

Я легонько попробовал повернуть торчащую из камня железяку, и она подалась на удивление легко, точь-в-точь ключ в хорошо смазанном замке. Гранитная поверхность перед нами, словно по мановению волшебной палочки, повернулась вокруг своей оси, открывая проем в стене и пропуская нас в обещанный чулан. Он и вправду был захламлен донельзя: груды старой одежды со споротыми брыжжами, галунами, пуговицами и прочими украшениями, назначенные для раздачи парижскому люду в дни великих церковных праздников и именовавшиеся среди полунищих счастливцев «одеянием с королевского плеча», валялись здесь без всякого намека на порядок, висели на составленных в кучу портняжных болванах, громоздились в высоких плетеных корзинах, служа комфортабельным жилищем для множества мышей и наполняя воздух запахом пыли и тлена.

– Ну что, величество! – Мой напарник ухватился за нос, стараясь подавить предательский чих. – Пошли двойника твоего искать. – Он толкнул дверь в коридор для слуг, проложенный в недрах стены, чтобы спешащие по дворцовым делам лакеи и прочая челядь не мельтешили перед глазами благородных дам и кавалеров в анфиладе парадных комнат.

– Лишь бы теперь не столкнуться с ним нос к носу где-нибудь в кордегардии, – проговорил я.

– Ничего. – Лис шагнул в едва освещенный коридор. – Не боись, щас все устроим. Я пойду первым, и если шо, то ты услышишь.

Наши опасения были напрасными. Караульное помещение вовсе не было так заполнено солдатами, как о том говорил пан Михал. Лишь три швейцарца, оставленные, должно быть, на страже у входа в арсенал, оживленно резались в кости, составив алебарды у стены. Они несколько удивленно смерили взглядами тощую фигуру Лиса, появившуюся из-за двери, но появление «короля Наваррского» заставило их вскочить и вытянуться во фрунт.

– Прошу вас, Ваше Величество! – Лис распахнул передо мной очередную дверь, и я прошествовал мимо замершей стражи, едва удостаивая ее милостивым кивком.

– Ну шо, пошли брать автограф у спасителя Отечества? Как там Дюнуар говорил: левое крыло, третья дверь от центральной лестницы. Стучать три раза и кому положено. В письменной форме.

– Не волнуйся, найдем, – обнадежил я своего друга. Это была почти что ложь. Не окажись сейчас нашего подопечного на месте – и искать его в катакомбах Лувра, во всех его многочисленных покоях, залах, галереях, переходах, а уж тем паче служебных помещениях можно было целую вечность. Только по фасаду здание растянулось без малого на четверть лье [4] .

Я шел по коридору, машинально разглядывая золоченые узоры на многочисленных дверях, стараясь на ходу составить в голове что-то, хоть отдаленно напоминающее план действий, когда…

– Мой капитан!

Голос этот явно не принадлежал Лису, а следовательно… Мозги мои заработали со скоростью калькулятора, просчитывая возможные варианты. Величать короля Наваррского капитаном мог лишь один-единственный человек. Единственный, готовый отдать за это право жизнь, – лейтенант эскадрона Гасконских Пистольеров Мано де Батц. Для всех остальных, даже солдат того же Эскадрона, Генрих оставался королем и государем.

– Слушаю тебя, Мано. – Я повернулся к стройному усачу в кирасе и морионе [5] с алым пером.

– Мой капитан! – повторил мужественный красавец, судя по обилию алого и золотого в наряде, никак не могущий быть гугенотом. – Насилу нашел вас! Если дозор не ошибается, гизары вот-вот пойдут на приступ!

Глава 2

Единственная действительно негативная информация о политике – это его некролог.

Золотое правило PR

По случаю намечавшейся «экскурсии» толпы парижской черни в королевский дворец окрестности Лувра были прекрасно иллюминированы сотнями костров, тысячами факелов и великим множеством фонарей, принесенных рачительными горожанами, чтобы в потемках не пропустить чего-либо ценного. Из-за высокого каменного парапета, остатка древней крепостной стены, ныне увенчанного острыми золочеными шпилями, не смолкая, доносился многоголосый гомон толпы, бряцание оружия, стук сколачиваемых лестниц и ржание коней. Против нескольких сотен гасконских, шотландских и швейцарских ветеранов, готовых дорого продать свою жизнь, по ту сторону кованого рубежа, разделявшего нас, находилось, пожалуй, до двадцати тысяч лавочников, школяров, нищих, ремесленников всякого рода. Кто в кирасе, предписанной парижским парламентом ополченцам цеховой стражи, кто в кожаной куртке, простеганной железными пластинами, а кто и вовсе полуголый – все они, вдосталь хлебнувшие нынче ночью соседской крови жаждали одного: овладеть этим вожделенным чертогом овладеть грубо и жестоко, с садистским наслаждением и оттягом, хотя бы уж потому, что дворец был роскошен, сулил богатую добычу и не сдавался.