Чего бы тебе хотелось

Мы не можем жить под одной крышей, не оскорбив местных приличий, разве что немедленно пожениться, но и это не выход — даже если бы я вдруг согласилась. Он вспомнил об этих краях достаточно, чтобы знать свое место в мире. Он — известный человек, главный городской архитектор, и неважно, что мы вошли в город пятнадцать минут назад. Его здесь знают много лет, и скоропалительная женитьба вызовет столько пересудов, сколько способны выдать сто отъявленных сплетниц из высших чиновных кругов. Жену пришлось бы немедленно предъявить. А я — школьница из социалистической страны. Ни сесть, ни поклониться, ни правильным ножиком котлетку разрезать; ни одной молитвы, перекреститься и то не смогу. Здешний богобоязненный народ, весьма внимательный к условностям, не вынесет моего присутствия. Нет, в жены главному архитектору я не гожусь. Мало того, еще через несколько шагов мы осознали другую проблему: в отличие от Отокара, я не знала ни слова на местном наречии. Внешний вид городка ввел меня в заблуждение, мне казалось, что это Россия века эдак XVIII, а значит, и говорить здесь должны на языке Ломоносова. Это мне было бы не так уж сложно, с пятого на десятое всяко бы объяснилась. Увы! Вокруг лежала самая что ни на есть страна Марьятия (кажется, нечто родственное Мадьярии, то бишь Венгрии… кажется, в Европе такой страны нет? Боже, куда нас занесло?!), и ни единого словца понять было нельзя.

Наконец Отокара осенило.

— Ты будешь бедной родственницей! — объявил он. — Из-за границы. Седьмая вода на киселе.

— А откуда я взялась? — удивилась я.

— Очень просто. Ты дочь покойной пятиюродной кузины, которой пришла фантазия назначить меня опекуном несчастной сиротки.

Признаю: решение было гениальным. Иностранный ребенок лопочет по-своему, имеет свои варварские манеры, а богатый опекун вынужден заботиться о дитятке и устраивать его судьбу.

Мы разыграли целый спектакль. Я посидела часок под кустом на околице, куда за мной прибыла наемная карета, Отокар усадил меня на жесткое сиденье и торжественно ввез в город. Поплутав с полчаса по тряским улицам, мы прибыли к воротам небольшого особнячка. На крыльцо выскочил пожилой дядька в синей ливрее, радостно приветствовал моего новоиспеченного опекуна, тот изложил ему нашу легенду — и она была проглочена без малейших сомнений.

— Знакомься, Аля, — сказал Отокар. — Это мой слуга Бертольд. Оказывается, у меня еще и кухарка есть… Берти покажет тебе твою комнату, а завтра ты уедешь в пансион.

— К-какой пансион? — растерялась я.

— Для благородных девиц, разумеется, — ответил Отокар. — Должна же ты где-то обучиться языку и манерам! И приличия будут соблюдены — лучше не придумаешь!

он

Аля держалась молодцом. С Бертольдом она объяснялась жестами и застенчивыми улыбками. С кухаркой Мартой они умудрялись даже болтать — каждая на своем языке, конечно, но как-то друг друга понимали. Забавно было наблюдать, как девочка пытается прилично вести себя за столом — она трогательно смущалась каждый раз, когда Берти подливал ей вино в бокал, забирал из-под руки опустевшую тарелку или подавал пирожки. Ей явно все время хотелось вскочить и сделать все самой, но она героически сдерживала порывы. Если бы я позволил, она, наверное, помчалась бы после ужина мыть посуду — вот только Марта была бы глубоко шокирована. Я объяснил слугам, что моя подопечная — из бедной семьи; в результате они преисполнились желания показать сиротке, как живут в богатых домах, и совсем ее засмущали. А уж когда Марта превысила свои полномочия и предложила помочь Але раздеться… Таких пунцовых щек я никогда не видел.

Наконец девчонку удалось загнать в постель, и Марта, проверив, доложила, что "племянница вашей милости спит мертвым сном, бедняжка". Вздохнув с облегчением, я отправился в свой кабинет и обнаружил там письмо от барона Лихтенберга. Карл-Иоганн сообщал радостно, что Анна-Луиза Мейльштанц приняла его предложение, свадьба на Троицу, а в качестве подарка молодой жене он обещал построить новый особняк на том самом участке земли, который он показывал мне нынешней зимой — и, разумеется, заказ мой. Я вспомнил густую рощу на холме у небольшого озерца, скованного льдом — я сказал тогда Карлу-Иоганну, что тут отлично будет смотреться небольшое здание в голландском стиле, с крутыми крышами и узкими окнами. Надо еще раз съездить в Эгрету, посмотреть, как выглядят холм и озеро летом…

В камине щелкнуло полено, и я вспомнил, что ни разу в жизни не видел ни добродушной физиономии Карла-Иоганна Лихтенберга, ни его землицы в Эгрете.

она