Чебурашка

Добравшись до ГУМа, я решаю для начала потусоваться поблизости. Смотрю на кремлёвские башни, на Василия Блаженного, на огромную очередь в мавзолей. Вдыхаю полной грудью великодержавный воздух столицы, а сам смотрю и примечаю, кто тут и что предлагает. Никто и ничего. Или я не там брожу, или сегодня не «базарный день».

В общем, я захожу внутрь и двигаю к отделу пластинок. ГУМ прекрасен. Мостики, галереи, этажи, лёгкость и основательность, мнимое изобилие и толпы людей. Ощущение праздника в эпоху дефицита — это нужно уметь создать.

Выбор тут, конечно, не в пример богаче, чем в нашей «Мелодии» на площади Пушкина, но релизы отечественной фирмы грамзаписи меня не особо интересуют. Так же, как «Пантоны», «Супрафоны» и прочие лейблы братских социалистических стран.

На самом деле, я поглядываю где тут эти хвалёные фарцовщики. Прохаживаюсь, прохаживаюсь и наконец обращаю внимание на немного нервного парнягу у киосков «Союзпечать».

Он вроде покупает газету, а сам явно прикрывает ногой стоящий между киосками «дипломат». При этом он успевает не слишком заметно озираться.

Я иду прямо к нему, полагая, что мой юный возраст исключит подозрения в причастности к милиции.

— Есть чё? — спрашиваю я, беря его под руку.

— Тебе чего пацан? — вздрагивает он и быстро сканирует пространство вокруг.

— Кримсон, Флитвуд Мэк, Дип Перпл… — перечисляю я. — Есть что-то?

Делец недоверчиво проходится по мне взглядом.

— «Квин» есть прошлогодний, — тихонько говорит он, убедившись вероятно, что я явно не мент. — «Хот Спейс», «Юрайа Хип».

— Сколько Квины? — уточняю я.

— Шестьдесят, — пожимает он плечами и крутит по сторонам головой.

— Чего? — удивляюсь я. — Давай, тогда уж сто шестьдесят, чего мелочиться. Больше тридцати дать не могу.

— Нет. Пласт новый почти. Иди парень, не привлекай внимания.

— Ты сам своим видом привлекаешь, — усмехаюсь я. — Покажи хоть, что там у тебя. Заюзанный вусмерть диск впариваешь мне за бешенные деньги. Где выпущен?

— «Голливуд рекордз», — отвечает он. — Фирменный.

В итоге мы договариваемся на сорока пяти рублях.

— Надо осмотреть, — говорю я. — Может, там гвоздём царапали.

— Ну, давай отойдём, — предлагает он.

— Дай глянуть. Доставать не буду, просто приоткрой чемодан. И потом уже пойдём.

— Он снова озирается и берёт «дипломат» в руку. Чуть приоткрывает крышку и я пытаюсь хоть что-то увидеть в эту щель, как вдруг в этот момент раздаётся строгий голос:

— Так, граждане, дипломат сюда и проходим на второй этаж. Давайте, давайте, не привлекайте внимания. Быстро шагаем в отделение…

7. Тише, мыши, кот на крыше

Капец, приехали. Как говорил Рыбников, кажется в «Весне на Заречной…», первый поцелуй и такой горячий. Это я об отношениях нового меня со столицей…

Мы поднимаемся на второй этаж и заходим в скучную и совершенно непраздничную дверь в скучное, совершенно непраздничное помещение с такими же скучными и непраздничными людьми. Стены, выкрашенные до середины масляной краской с подтёками. Ну, блин.

Имя, фамилия, дата рождения, прописка…

— Товарищ капитан, а в чём, собственно, дело?

Он заполняет бумаги, на меня не смотрит и дымит цигаркой. Деловой, собранный, скучный. Времена меняются, а вот эта картинка с жандармом, бумагами и клубами дыма остаётся всегда без изменений. Данность. Не требующая доказательств, аксиома бытия.

Бывал я в таких кабинетах… Не я, а скрытый во мне мистер Хайд, сумрачный док. Бывал. Объект нападения, особенно дерзкий, отчаянный и ужаленный часто оказывается перед такими вот капитанами не в качестве жертвы. Парадокс? Да нет, обычное дело… Не хочется вспоминать, будить зверя, в общем.

— Вы на каком основании меня привели? Я несовершеннолетний, никаких противоправных действий не совершал. Гулял по самому красивому магазину страны. В чём дело-то?

— Ух-ты, грамотный какой, — хмыкает капитан. — Не надо у спекулянтов с рук ничего покупать и никто задерживать не будет.

— Шутите? Покупать у спекулянтов? Я и не покупал. У товарища замок открыт был на «дипломате», я его предупредил и всё.

— Может, и не покупал, зато он продавал. Синицкий, отведи его к Истомину.

К Истомину ведут не меня, а чувака с пластами.

— У него полный чемодан иностранных пластинок, — поясняет капитан. — Мы его знаем, он злостный спекулянт. Подыскивает вот таких, как ты малолетних дурачков и продаёт им свою отраву идеологическую. Тебя никто не задерживал, кстати, нечего пыжиться. Ты здесь на профилактической беседе, ясно?

— То есть, я могу встать и уйти? — уточняю я.

— Можешь, — выдыхает он струю дыма, скривив губы. — Но я тебе советую не торопиться и послушать мудрые слова, которые уберегут тебя в будущем от нарушения закона. Да и что вообще вы находите в этой заморской галиматье. Они же не по-нашему поют.

— Возможно, кто-то язык учит таким образом, — пожимаю я плечами.

— Ну-ну, — кивает он и сминает в пепельнице сигарету.

— «Мальборо» тоже вредит идеологическому здоровью, — усмехаюсь я, кивая на лежащую на столе пачку.

— Ты не умничай, давай. Можешь мне сказать, предлагал он тебе пластинки?