Чаткальский тигр

Файзулла Ахмедович стал рассказывать Амиру Равнаку о своем старом фронтовом друге Милтикбае Койбакарове, в гости к которому они ехали. Милтикбай Койбакаров давно звал погостить, а он все никак не мог собраться. Друг обиделся и перестал писать. Месяца четыре назад последнюю открытку прислал. «Хоть ты академик, а я простой человек, но не ты ли должен проведать меня, инвалида без одной ноги? — упрекал Милтикбай в той открытке. — Сколько крови мы видели, вспомни. Сколько раз глядели смерти в глаза, но все же вырвались из этого ада, вернулись домой живыми-здоровыми. Разве не мы уговаривались, что если останемся живы и вернемся в родные края, то станем ближе, чем родные братья, будем часто навещать друг друга?..» Слова друга запали в сердце. Эх, дружище, ты прав, еще как прав! Мы все трудимся, все заняты, подчас и о себе забываем… Столько лет минуло после окончания войны, а виделись они всего раза два или три. Первый раз Койбакаров приехал в Ташкент по направлению местного врача. Файзулла Ахмедович помог ему устроиться в стационар. Потом приезжал еще два раза, по каким-то совхозным делам.

…Ехали по Пушкинской. Несмотря на ранний час, движение было интенсивное, и шофер никак не мог разогнать машину. То и дело приходилось останавливаться у светофоров. Едва загорался зеленый свет, вся армада автомобилей, взревев и выбросив синее облако выхлопных газов, срывалась с места. Как только миновали кольцевую дорогу, шофер поддал газу. «Москвич» вначале приотстал, потом стал быстро нагонять.

Амир Равнак смотрел на проносящиеся мимо хлопковые поля, сады, беленые домики с шиферными крышами и в знак того, что внимательно слушает собеседника, время от времени кивал головой.

— Вот бы о ком тебе книгу написать, — сказал Файзулла Ахмедович, как бы подытоживая свой рассказ.

Когда речь заходила о литературе, о книгах, Амир Равнак оживлялся. У него была богатейшая библиотека, которую он постоянно пополнял. Букинисты города знали его страсть к книгам, оставляли для него старинные издания. Так попало к нему и несколько манускриптов.

— Книги разных эпох — это звенья общей цепи, — задумчиво проговорил Амир Равнак. — К сожалению, не все это понимают. Недавно мне удалось приобрести редкую книгу. Прочел ее и раз, и другой, но смысла так и не уловил. Большинство символов, к которым прибегает автор, остались для меня загадкой. Словом, я оказался в положении, о котором нам не без иронии поведал Авиценна. Он говорит, что вначале хорошо изучил логику, естествознание, математику. И только после этого приступил к постижению теологии. Несколько раз прочитал книги Арастуна «Мабаъда-ат-та-биа» и «Метафизику». Однако ничего в них не понял. В один из дней он направился к торговцам древними свитками. У входа в лавку стоял продавец и, держа в руках потрепанную книгу в старом переплете, взахлеб расхваливал ее. Он сразу заметил заинтересованность Авиценны и, обращаясь к нему, сказал: «Купите эту книгу, отдам дешевле, чем она стоит, — ее хозяин в нужде». Авиценна взял книгу в руки и возликовал в душе, увидев, что это произведение Абу Насра Фараби, толкующее смысл книги Арастуна. Купил книгу за три дирхема и заспешил домой. А придя, тотчас углубился в чтение. «Я почти на память помнил книгу Арастуна, и потому ее смысл мне ныне стал понятен, — пишет Авиценна. — Я возблагодарил аллаха, что он ниспослал мне такую книгу, и на второй день раздал милостыню нищим…» Я согласен с Авиценной: чтобы понять одного серьезного философа, мы должны знать произведения многих авторов, творивших до него. Вот почему я собираю старинные манускрипты…

— Этот величайший мыслитель сказал, что зрелость дерева определяют по плодам, зрелость человека — по делам. Хотелось бы посоветовать тем, кто еще не дал никаких плодов, но гонится за чинами, почитать «Сиесат ал адания» и «Сийрат ул-Фозила», — с жаром подхватил Файзулла Ахмедович.

— Об Авиценне, Фараби написано много. И все-таки их значение в развитии мировой культуры еще до конца не осмыслено. Недавно о них написал книгу один английский ученый. Он высоко оценивает их значение.

— По-моему, писателю, философу самую верную оценку может вынести родной народ, соотечественники, — возразил Файзулла Ахмедович. — Не столь уж важно, что скажет какой-нибудь мистер Литтон о Фараби или Ибн Сине. Важно, как относится к их творениям родной народ.

Некоторое время ехали молча. Проезжали через новый поселок какого-то совхоза. Аккуратные коттеджи со всех сторон были оплетены виноградными лозами. Дорожки, ведущие к верандам, обсажены розами. Возле одного из домов стоял грузовик, с него сгружали вещи.

Амир Равнак кивнул за окно: