Чаткальский тигр

При сооружении тех или иных объектов постоянное участие авторов проекта в строительстве, конечно, вовсе не обязательно. Мингбаев же потребовал, чтобы один из авторов проекта постоянно находился здесь и наблюдал за работой строителей. «Мы будем анализировать в лаборатории все материалы, из которых строится плотина. Результаты этих анализов должны знать и авторы. На Чарвакской плотине это взято за правило, — сказал Мингбаев на совещании, в котором участвовали почти все бульдозеристы, шоферы, трамбовщики. — Мы должны сделать все для того, чтобы в районах, подверженных селю, подобные катастрофы вообще были исключены…»

Гулгун получила разрешение главного врача районной поликлиники Хефизхана и открыла в Корасконе амбулаторию. В ней ежедневно дежурили по очереди она и еще одна медсестра — местная девушка, недавно окончившая медицинское училище. А «толстый доктор» оказался вовсе неплохим человеком — не чинил никаких препятствий Гулгун и всегда был добрым и задушевным. Он часто наведывался в колхозную амбулаторию, сам принимал больных, укомплектовывал аптечку нужными лекарствами. И в Корасконе вскоре стали поговаривать, что «толстый доктор», оказывается, прекрасный доктор — как рукой снимает любую болезнь. И слух об этом распространился по окрестным кишлакам.

На территории, прилегающей к Карабагу, Алихану, Айкирану, ввели карантин на животных, на дорогах были расставлены комсомольские посты. Они следили, чтобы отары овец, стада крупного рогатого скота, табуны коней не перегонялись с одного участка на другой. Корм на пастбища доставлялся на машинах. На обратном пути автомобили, арбы проходили санобработку. Парни и девушки с красными повязками на рукавах ревностно наблюдали, чтобы никто не уклонялся от этой процедуры. Гулгун с сумкой, полной всяких медикаментов, целыми днями обходила эти посты и к вечеру изнемогала так, что с трудом волочила ноги.

А вскоре возникла опасность распространения желудочно-кишечных заболеваний среди живущих в палатках. Районный отдел здравоохранения обязал Гулгун за одну неделю сделать прививки населению нескольких кишлаков. Но так уж устроен человек: пока болезнь не схватит его за горло, он не желает думать о ней. Мало кто добровольно соглашался на прививку, считая ее пустой прихотью докторов. Тогда Гулгун вызвала в амбулаторию председателя колхоза Юсуфджана-ака и в присутствии нескольких колхозников сделала ему укол. И люди пошли к ней валом. В последующие дни Гулгун едва успевала управляться с делами.

— Наш Юсуфджан-ака тоже сделал прививку, — замечал кто-нибудь из дожидающихся своей очереди.

— Всем руководителям давно сделали. Наконец очередь и до нас дошла, — хмуро отвечал другой.

— Говорят, наша доктор-апа такой укол делает, что потом никогда болеть не будешь.

— Рука у нее легкая, совсем не больно…

— Добрая, видать…

Ласковым обращением с больными Гулгун очень скоро заслужила авторитет среди населения. Ранним утром приходила она в амбулаторию и до полудня делала уколы, перевязки, измеряла давление крови, давала лекарства, писала направления в районную поликлинику. Всю остальную часть дня она ходила от кишлака к кишлаку, от палатки к палатке, знакомилась с условиями, в которых живут люди, проведала многодетные семьи. Шофера, увидев ее на дороге, останавливали машины и подвозили. Иногда она ездила и на арбах, а чаще всего ходила пешком.

Проходили дни, недели, месяцы. На смену жаркому лету пришла осень с проливными дождями. Большинство семей въехало в новые дома. В садах уже убрали фрукты. Колхозники подбирали последние остатки хлопка с полей.

Гулгун все труднее становилось ходить по участкам: ныли ноги и ломило поясницу, а округлившийся живот тянул вниз. В Корасконе уже каждый знал, что доктор-апа ждет ребенка.

По вечерам, когда Гулгун и Караджан усталые возвращались домой, жена председателя Юсуфджана-ака приносила в их комнату две касы горячей еды и справлялась у Гулгун, не помочь ли ей чем-либо. Может, постирать что-нибудь или погладить?.. Ласково поглядев на Гулгун, она замечала: «Беременная женщина что бутон — как разрешится от бремени, так сразу же расцветет еще больше…»

Караджан видел, как самозабвенно отдается Гулгун своей работе, и только радовался этому. Наконец к нему пришла уверенность, что жене здесь не наскучит, и он перестал опасаться, что не сегодня-завтра она уедет обратно в Ташкент или к своим родителям. Население кишлаков души не чаяло в его жене, и ему это льстило. Люди уже считали Гулгун местной, и в разговорах между собой нахвалиться не могли ею. Караджан и не подозревал о способностях жены так легко сходиться с людьми, вызывать их на разговор. И надо было видеть, как они расстраивались, когда узнавали, что доктор-апа приехала сюда на временную работу, принимались ее уговаривать остаться тут навсегда.

Как-то вечером, придя с работы, Караджан спросил у Гулгун:

— Не можете ли вы, доктор-апа, завтра пройтись в сторону плотины? У нас заболел человек.

— Тот участок ко мне не относится, — сказала с улыбкой Гулгун. — Только на вас, так и быть уж, по знакомству, могу завести карточку.