Часы Судного дня пробили полночь

— Давай сначала проверим, может по радио что-то скажут. Если опять ничего, то пойду.

Вика кивнула, опустила взгляд в тарелку и начала поедать завтрак, громко сопя. Она еще долго не могла успокоиться, до тех пор, пока мы не включили телефон.

Один только белый шум.

Я разделся до трусов, зашел в котельную, надел рабочие штаны, куртку с капюшоном, обмотал лицо шарфом, обнял Вику, у которой на глазах снова блестели слезы, и вышел.

Воздух снаружи казался самым обычным воздухом, как раньше, но что-то едва уловимое в нем изменилось. А может, мне только показалось из-за долгого сидения взаперти. Мне хотелось вдохнуть полной грудью, задержать этот запах свежести в легких, дать ему впитаться, наполнить меня силой и надеждами на лучшее, а затем выдохнуть в этот новый мир. Я постоял какое-то время у крыльца, будто весь двор был завален минами, а затем осторожно двинулся к калитке.

Наталья Сергеевна так и не дошла до своего дома. Она упала у ворот. Лежала лицом вниз, ее тело странно раздулось. Мне хотелось отвести взгляд, смотреть куда угодно, только не на нее, но я не мог. Во мне зарождалось озарение, которого я ждал всё это время. Наконец, я понял, почему этот мир кажется нам таким нереальным. И дело тут не столько в небе, которое теперь почти всегда покрыто облаками, а в отсутствии птиц. За всю неделю мы не видели ни одной птицы. Мне сделалось страшно. Мы с Викой одни в этом опустевшем доме, где гуляют радиоактивные сквозняки. Нет, нас трое… скоро будет трое. Но от этого не легче.

Улочка была узкая — две машины на ней не разъедутся. Вправо она тянулась неровной лентой до главной улицы. Из-за низких заборов свисали потяжелевшие от яблок, вишни, груш и черемухи ветви, а домики лепились друг к другу. Влево улочка была совсем короткой и заканчивалась через три дома. Дальше начинался овраг с речушкой, а за ним лес. Напротив нашего участка был участок Семеновых. Приземистый синий домик с чердачным этажом, забор штакетником, покосившиеся, но еще крепкие ворота (тоже синие, но краска на них облупилась и посыпалась).

Я зачем-то перебежал улицу, ловко запрыгнул в палисадник, подхватил кирпич, огляделся по сторонам, и разбил окно (не с первого раза — стеклопакет все-таки). Внутри было темно, пусто и пыльно. Скрипучий пол озвучивал каждый мой шаг, пока я не добрался до кухни. Отодвинул половик, открыл погреб и понял, что не взял с собой ничего, в чем можно было бы нести продукты.

Пришлось пошарить по шкафчикам, пока не нашел подходящий пакет. В погребе Семеновых оказалось не густо. Только самодельные рыбные консервы и несколько банок с огурцами. Их и прихватил.

Обратно вернулся тем же путем. Одежду снял на веранде, бросил на пол и спешно зашел в дом. Вика встречала меня с припухшим лицом и красными глазами.

4

Припасы закончились очень скоро. Пришлось снова снаряжаться в дорогу, но в этот раз я взял с собой рюкзак. За неделю я обшарил несколько домов — без особого результата. То, что лежало в холодильниках испортилось, а из шкафчиков я осмеливался брать только запечатанные крупы и макароны.

Наталью Сергеевну я похоронил… вернее то, что от нее осталось. Яму выкопал неглубокую, в ее саду.

В начале улицы недавно построили новый дом. В гараже хозяев я нашел бензогенератор и канистру бензина. Кое-как притащил все это к нам и даже попытался завести. Получилось подцепить к нему скважину и накачать чистой воды. В этот день мы устроили праздник с танцами и песнями — зарядили смартфоны и слушали музыку.

Каждый раз выходя из дома я чувствовал, насколько чистым стал воздух, будто раньше он никогда не был таким, а возвращаясь назад понимал, что пахнем мы с Викой совсем не ландышами.

Мы похудели. Оба. Сильно похудели. Я отдавал почти всю еду Вике и приступал к скудной трапезе, только когда они с малышом насытятся. Первое время отвлекал ее шутками, чтобы она не плакала из-за чувства вины и страха. Потом шутить я уже не мог и начал уходить в другую комнату.

Малыш стал вялым и малоподвижным. Вика ощущала его движения только в первой половине дня. Потом он затихал.

Поначалу мы считали дни, пытались следить за календарем просто, чтобы не свихнуться, сохранить видимость привычной жизни. Но потом бросили это отнимающее силы занятие. На руках и ногах у меня стали появляться язвы. Некоторые исчезали со временем, другие росли и начинали кровоточить. Уходить далеко от дома я уже не мог — дышать стало тяжело, да и усталость валила с ног. Иногда, оказываясь на улице, я срывал свежее, налившееся спелостью яблочко, вытирал его об одежду, украдкой оглядывался и ел.

Ах, эти минуты блаженства!

Мне кажется, что уже тогда я понимал, что не доживу до зимы. Но первый снег я все же увидел. Он пошел в октябре… наверное. В тот же день пришли люди.

Их было немного, человек семь или десять. Я увидел их издалека, когда они вышли из леса и направились к оврагу. Они меня не заметили, кажется. Поняв, что это не военные, я сначала дико обрадовался, а потом жутко испугался. Я услышал их разговоры.