Часть той силы

Собеседник проглотил несколько шариков и замолчал, прислушиваясь к чему-то внутри себя.

– Ну как? – спросил Ложкин.

– Во всяком случае, они безвредны, это я гарантирую. Можете испытывать на людях.

– А если вы ошибаетесь?

– В подобных вещах я не ошибаюсь. Я бы не позволил себе такого.

Ложкин отвез тележку с Собеседником в ту комнату, где обезьяна высиживала яйца, потом снова вернулся в мастерскую. У него оставалось сто три разноцветных пилюли, и он пока не собирался изготавливать новые.

В дверь осторожно постучали, и Защитник просунул свою усатую голову.

– Все в порядке, – сказал он, – Аленка согласилась, потому что бабка сильно мучается. Давайте ваше зелье.

– Почему она не пришла сама?

– Она вас боится.

Ложкин отдал один шарик абсолютного лекарства, а затем добавил второй. На всякий случай. Защитник убрался, и в мастерской стало тихо. Зеркало истины медленно ползло по стене.

Интересно, чем же отличается правда от истины? – подумал Ложкин. – Если получится, мое имя встанет в ряд с… Ну, например, с такими великими именами, как… Кто же там изобрел книгопечатание? А что важнее, книгопечатание или панацея? Лекарство от всех болезней, пожалуй, важнее. Или нет?

Он взглянул в глубину зеркала и увидел там то, что его несказанно обрадовало: он увидел собственную величественную фигуру, изваянную из великолепного мрамора. Памятник возносился метров на двадцать в высоту и деревья доставали ему лишь до плеча.

Итак, сегодня я стал великим, – подумал Ложкин, – и даже зеркало истины вещает это. Ошибки быть не может. Истина – она и есть истина. Перед вами гений, ребята. Встречайте. Ну, наконец-то. Честно говоря, давно пора.

Он подошел поближе к зеркалу, чтобы лучше заглянуть в него. Чтобы насладиться созерцанием деталей.

Внизу, у подножия мраморной фигуры, копошился черный уродливый карлик с долотом – видимо, скульптор. Это означало, что фигура пока не закончена. Почему? Но почему?

Ложкин пригляделся к карлику и вдруг узнал в сем самого себя.

На самом деле зеркало истины показывало совсем иное: гадкий черный карлик Андрей Ложкин, ваял собственную благородную гигантскую фигуру. Идеальная аллегория тщеславия. Никакой ты не гений и не благодетель, господин Андрей Ложкин, ты просто свинья самодовольная. Ложкину стало гадко, и он ударил зеркало ладонью. Зеркало исчезло и вновь материализовалось на противоположной стене. Оно переползло на оконное стекло, и в мастерской сразу стало темно. Изображение в глубине зеркала светилось: карлик-уродец высекал из мрамора громадный памятник самому себе. Вдохновенный и дурной маленький уродец.

39. Уродец…

Уродец, перетаскивавший письмо с места на место, наконец-то был пойман. Следующим утром Ложкин обнаружил, что мышеловка сработала. Она поймала за лапу небольшое существо, сантиметров десяти росту, отдаленно напоминающее человека. Существо было одето, а значит, при жизни имело элементарный разум, – если только кто-то не нарядил его специально, как наряжают пуделей или цирковых обезьянок. Его задние лапы были босыми и имели беспалые стопы. На передних имелось по два пальца без ногтей, что делало их похожими на клешни. Лицо было достаточно уродливым и заросшим черной шерстью. Существо, во-видимому, долго боролось за свою жизнь, хотя сильная пружина сломала ему оба бедра; оно умерло от потери крови.

Ложкин освободил уродца и положил его на ладонь. Очень маленький и очень неприятный; было в нем что-то грязное, что-то мерзкое и отталкивающее: подобное чувство испытываешь к бомжу, который садится с тобой в один троллейбус. Оказывается, эта дрянь живет в доме и ухитряется оставаться незамеченной. Сколько их здесь? Пятеро, десяток, сотня? Ведь следов было много. Надо бы завести кошку, чтобы их стало меньше. Подошли бы и просто крысы в подвале; жаль, что их нет.

Именно это существо несколько раз вытаскивало конверт и помещало его на видное место. Зачем? Наверняка в письме все объясняется. Подождем еще немного. Чем позже, тем лучше для тебя, – так сказала та, которая все знает.

Он бросил трупик в мусорное ведро и сходил за новой мышеловкой. Когда он вернулся, конверт снова был вынут из книги и лежал на столе.

Но теперь появилось и еще кое-что: рядом с конвертом лежали деньги, двести долларов мятыми десятками и двадцатками. Что это значит? Неужели плата за то, что прочту? – подумал Ложкин.

Он еще раз пересчитал деньги и положил их в карман. Повертел письмо, но читать его не стал.

– Кто бы ты ни был, – сказал он вслух, – мы еще поторгуемся. Если ты выложил двести, то выложишь и больше. Понял?

Посмотрим, что ты на это ответишь, вот так-то. Интересно, сколько же стоит это письмо?