Я не то что схожу с ума, но устал за лето.За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это —города, человеков, но для начала — зелень.Стану спать не раздевшись или читать с любогоместа чужую книгу, покамест остатки года,как собака, сбежавшая от слепого,переходят в положенном месте асфальт. Свобода —это когда забываешь отчество у тирана,а слюна во рту слаще халвы Шираза,и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,ничего не каплет из голубого глаза.
Колыбельная Трескового Мыса
А. Б.
IВосточный конец Империи погружается в ночь. Цикадыумолкают в траве газонов. Классические цитатына фронтонах неразличимы. Шпиль с крестом безучастночернеет, словно бутылка, забытая на столе.Из патрульной машины, лоснящейся на пустыре,звякают клавиши Рэя Чарльза.Выползая из недр океана, краб на пустынном пляжезарывается в мокрый песок с кольцами мыльной пряжи,дабы остынуть, и засыпает. Часы на кирпичной башнелязгают ножницами. Пот катится по лицу.Фонари в конце улицы, точно пуговицы урасстегнутой на груди рубашки.Духота. Светофор мигает, глаз превращая в средствопередвиженья по комнате к тумбочке с виски. Сердцезамирает на время, но все-таки бьется: кровь,поблуждав по артериям, возвращается к перекрестку.Тело похоже на свернутую в рулон трехверстку,и на севере поднимают бровь.Странно думать, что выжил, но это случилось. Пыльпокрывает квадратные вещи. Проезжающий автомобильпродлевает пространство за угол, мстя Эвклиду.Темнота извиняет отсутствие лиц, голосов и проч.,превращая их не столько в бежавших прочь,как в пропавших из виду.Духота. Сильный шорох набрякших листьев, откакового еще сильней выступает пот.То, что кажется точкой во тьме, может быть лишь одним — звездою.Птица, утратившая гнездо, яйцона пустой баскетбольной площадке кладет в кольцо.Пахнет мятой и резедою.II