Часослов Ахашвероша

Январь 4

Адам уходит от Евы, как белая роза от черной.
Между лопаток костер полыхает – память о райском свете,
но яблочный воздух хрустит и гудит, как горны,
и бросает их вновь друг в друга, сломав затылки.

Как снежок вбивают в снежок, так и лица вбиты
в одно, развернув на четыре стороны света
голубые и пару карих. А мимо в битву
маршем идет легион, колышась в напоре лета

с муравьиной зеленью, с соловьем, гремящим в державных арка
раскрытых настежь – теперь уже до победы.
И венки плывут по каналам в речистых парках
в честь Фонтаний святых и нимф серебристых Леты.

Бог Янус стоит в Михайловском замке, Федор
смотрит, как снег идет за двоих, за троих, за многих.
Януарий – странник, стоящий на месте, сверток
с небытием – хорошеет, как яхта в высоком доке.

Федор видит, идут солдаты, со спин их смотрят —
ягуар по горло, Иван-да-Марья по плечи,
а еще прорастает лавр, шумный от ветра с моря,
и свечи горят, говорят человечьи речи.

Бог небесного свода! человеков хранитель от мига,
когда Спермус, как лев с клинком в загустевшей лапе,
первым прорвался к цели и стал над прудом, как липа,
не зная, зачем ему пруд, все эти глуби, хляби.

Федор смотрит, как снег летит, укрывая Невский,
пахнет елкой и медом, змея лежит на комоде,
свитая в обруч, в венок, и белы занавески,
подрагивая от удара внизу топора по мясницкой колоде.

Бог, растущий из пустоты, заключенной в ребрах,
кажущий лики ангелам в паутине,
обворовывающий живых – их отличая от мертвых,
переча вестнику в небе и Богу в пустыне!

Ты расти, моя снежная лапа, бедные люди,
говорит ей Федор, плещась молоком в бидоне,
и ложится в нее, и целует бедные груди,
и плывет в море света, ничей, как тритон в тритоне.

Камбала