Чашка кофе

Действительно, ждать ему пришлось недолго. Буквально через пару минут на площадку выкатил грузовик с взводом морских пехотинцев. Через считанные секунды все пути к отступлению были перекрыты. Шпион был взят.

Как это получилось, где он дал промашку?

Дело в том, что он, говоря о бензине, использовал слово petrol. Опытный разведчик, он тем не менее не учёл, что petrol – британское слово. В Америке – это аномалия, где стандартом является слово gas или gasoline.

Сержант сразу смекнул, что перед ним мог стоять кто угодно, но только не американский офицер. Остальное, говоря языком профессионала, дело техники.

* * *

Спустя много лет, с той поры когда мне довелось услышать эту поучительную историю, я сам попал в чём-то похожую ситуацию.

Однажды, будучи по делам на юге Германии, я зашёл в уличное кафе чего-нибудь перекусить.

– Что вам угодно? – вежливо обратилась ко мне пожилая фрау на раздаче.

– Пожалуйста, две белые баварские колбаски и кружку пива.

– Что изволите на гарнир?

Без тени сомнения в голосе я отчеканил:

– Тушёную квашеную капусту, пожалуйста!

– Was? – удивлённо посмотрела на меня немка. – Капуста с белыми колбасками не идёт. У нас в Баварии так не принято. Красные сосиски можно, но белые…

«Хорошо, – сообразил я, – она не поняла, что я не немец».

– Не стоит беспокоиться, считайте, что это всего лишь мой маленький каприз.

Фрау неодобрительно повела бровью и как-то неохотно положила в тарелку капусту. Взяв свою тарелку и пиво, я начал медленно есть. Еда была отменная – свежая и здоровая. Я не мог понять, что ей не понравилось в таком сочетании. «Эти немцы просто странные какие-то, – сделал я вывод для себя. – Хотя что я вообще знаю о немцах?»

Дитя послевоенного времени, я рано узнал, что у немцев были пушки от Krupp, самолёты Messerschmitt и Fokker. Наверняка, немцы хорошо знали наши «катюши», пистолет-пулемёт ППШ, «летающий танк» – штурмовик-бомбардировщик Ильюшина.

Помню, как мальчишки из соседних дворов приходили на нашу улицу и мы играли в войну. По неписаным законам одна ватага была «немцами», а вторая – «советскими». Каждый раз, как дань справедливости, роли менялись. «Немецкие» войска были вооружены Schmeisser и пистолетами Walther, гранатами и ножами, вырезанными из куска доски, тихонько «свистнутой» из отцовского сарая.

Для нас, мальчишек шести-десяти лет, Schmeisser был общим названием всех видов немецкого автоматического оружия. На вооружении у «русских» стояли легендарные ППШ и пистолеты ТТ. По команде войска занимали позиции: пулемёты – по флангам, стрелки – в центре, снайпер – в укрытии. У командира с каждой стороны были войска спецрезерва. Что это были за войска, никто не знал, кроме самого командира. Каждый раз род этих войск менялся так, что порой у бойцов рты от удивления открывались: «Вот это да!».

– Раз, два, три… Огонь!

– Бах, бах, бах, – раздавались одиночные выстрелы ТТ и Walther.

– Тра-та-та-та-та, – вторили автоматы.

То тут, то там «грохотали» гранаты.

В самый критический момент наш командир даёт команду:

– Ввести в бой спецвойска.

Аналогичное решение принимает и «немецкий» командир.

С невероятным рёвом, широко раскинув руки в стороны, на предельной скорости бегут двое мальчишек – в бой вступают секретные ВВС! И те и другие уворачиваются от огня средств ПВО. Тогда немецкий истребитель – мальчишка повзрослее идёт на таран и сбивает советскую машину. Русский «ястребок», вопя от боли и обиды, с мокрой физиономией, размазывая кулаком слёзы и грязь, грозит отомстить обидчику.

Командир первым идёт на помощь:

– Пехота, немцы нашего сбили. В атаку! Вперёд! Ура-а-а!

Как обычно, сценарий любого боя заканчивался рукопашной схваткой. Стороны расходились только тогда, когда уже достаточно носов было расквашено, навешано достаточно синяков и шишек. Бой закончен. До следующего раза.

* * *

Как-то, возвратившись домой после очередной «битвы», с подбитым глазом и злым по поводу того, что в этот раз была моя очередь играть роль немца, я попытался проскользнуть незамеченным. Однако отец меня увидел первым.

– Что случилось? – спросил он спокойным голосом.

– Ничего, – солгал я и отвёл глаза.

– Я же вижу, что случилось. Подрался? Я угадал? Эка невидаль!

– Ненавижу немцев! – почти закричал я в ответ.

– Остынь, сынок. Скажи, в чём дело?

– Я не хочу, чтобы меня назначали «немцем»! У нас никто на улице не любит немцев.

– Согласен. Плохо быть фашистом и убивать людей. Но не только фашисты живут в Германии, поверь мне. Есть там и много хороших людей.

– Ты откуда знаешь? – всё ещё дерзил я.

Отец присел на угол табуретки.

– Мне было шестнадцать, когда началась война. Как все мои друзья, я рвался на фронт. В конце концов мне повезло – я был повыше и покрепче своих сверстников. В 1942-м меня призвали в армию, но уже в первом бою меня контузило, и я очутился в плену.

– Пап, а как быть в плену? – тон мой изменился, и я подошёл к отцу поближе.

– Ничего хорошего, сынок. Но всё же я научился отличать одних немцев от других. В Дюссельдорфе, куда пришёл наш эшелон, меня отдали в одну семью в работники.

– Как раба? – ляпнул я.