Чаша гладиатора

«На случай моей смерти настоящим заявляю всем…» Слова эти уже несколько дней не выходили из головы у Пьера. «На случай моей смерти…» Неужели дед Артем чувствует приближение конца? А он казался еще таким бравым. Грузная сила чувствовалась в каждом его движении и в том, как без всякой натуги вскидывал он, выходя на прогулку, свою тяжеловесную дубинку на весу, или двигал дома одним плечом дубовый шкаф, переставляя его на другое место. Правда, в последнее время дед стал заметно сдавать. Почти не делал обычной гимнастики по утрам, объяснял, что уже не под силу. То и дело жаловался на сердце, принимал валидол, капая на сахарок, по нескольку раз в день принимался считать пульс и с какой-то непривычной грустной внимательностью поглядывал иногда на Пьера и при этом качал, озабоченно вздыхая, головой. И все же таким прочным, несокрушимо могучим и по-особому красивым выглядел дед, когда в своей широкополой шляпе, поигрывая полуторапудовой дубинкой, шел он по улице, покручивая сивые усы, величественно кивая с высоты своего роста людям, которые его приветствовали…

А вот, оказывается, о чем он думает, когда остается один: «На случай моей смерти…»

В прошлое воскресенье, когда Пьер вместе со всеми был отпущен на «большую землю» и сидел дома за столом Артема Ивановича, переписывая набело с Сениного черновика сочинение «Моя любимая книга», ему нечаянно попалась эта бумажка. Он сразу узнал почерк деда. Это тоже, должно быть, был черновик, столько в нем было помарок, зачеркнутых слов. Запись обрывалась на полуслове. Может быть, дед Артем взялся писать все заново, либо еще не дописал начатого. Но Пьера как холодом обдало от слов, крупно написанных сверху листка: «На случай моей смерти…»

«На случай моей смерти настоящим заявляю всем, что если действительно будут обнаружены разные ценные предметы, которые награбили и захоронили фашисты, как сообщали некоторые лица, и если среди этих предметов будет, как сказали те же лица, второй кубок „Могила гладиатора“, парный к тому, который у меня имеется, то прошу людей верить мне, что хотя я и сильно виноватый перед Родиной и людьми, но тут я был вполне честный, Родину не предавал, и в данном отношении все произошло без всякого умысла с моей стороны, потому и про…»

На том и обрывалось загадочное завещание.

Пьер был ошеломлен и подавлен. Значит, правду сказали тогда те двое, о которых и слышать не хотел дед. Видно, знал дед Артем, что второй кубок может оказаться спрятанным среди зарытых где-то сокровищ и с ними хоронится что-то такое, что дед скрывает в глубокой тайне и что, появившись снова на свет, может угрожать ему смертным позором… Что-то еще было написано сбоку на той бумажке. Почерк был торопливый, бесконечные помарки затрудняли чтение. Пьер так и не успел узнать, что написано сбоку, потому что явился внезапно с прогулки дед. Он увидел за своим столом Пьера. Хорошо еще, что тот догадался, едва заслышав шаги деда, положить сверху одну из книг, прикрыв ею листок. Артем Иванович сразу, беспокойно глянув на стол, как бы торопясь прибрать его, снял и книгу и ту бумажку и запер в ящик стола.

«А может быть, все-таки написать тем двоим по адресу, который они назвали», — думал Пьер. Написать, сообщить, что он готов поделиться… Нет, ничего ему не надо, все готов он отдать, только чтобы вернули тот второй кубок, чтобы деду ничего больше не угрожало ни бесславием, ни позором, который почему-то таился на дне оливиновой вазы, где-то припрятанной.

Неплохо было бы, конечно, взять и себе половину сокровищ… Нет, не себе! Пьер уже начинал привыкать, что можно думать не только о себе. Вот, например, хорошо бы поставить новый, красивый, настоящий памятник Григорию Тулубею. И, конечно, совсем не ради Ксанки. Если уж пошел об этом разговор, то Милка нравилась ему больше. Она была девчонка видная, умела и глазом повести при разговоре. А Ксана уж больно птенчик, бабушкина внучка… Можно было бы также на эти средства, если их раскопать, сделать в новой школе, когда переедут на «большую землю», морской кабинет. И чтобы там была мастерская, где делали бы красивые модели кораблей. Тоже неплохо. А на худой конец, угостить весь класс — если уж гулять, так гулять, — всю школу мороженым по три порции на человека. Это тоже неплохо!..

Но дед запретил ему даже думать о каких-то там сокровищах, велел выкинуть раз и навсегда из головы все это. Ладно ли будет, если он сейчас тайком затеет эти поиски?