Чаша гладиатора

— Ну возьми еще у кого-нибудь. Ну прибавь еще. И я тебе отдам из своей копилки. Я откладывала, чтобы в Москву с тобой поехать. У меня уже тридцать два рубля есть… Бабушка, миленькая, ну купи, я прошу тебя, купи.

— Да что ты, честное слово, имей все-таки соображение!..

Ксана, как стояла перед зеркалом в шубке, так и сейчас еще оставалась в ней. Только теперь она почувствовала, что ей жарко.

Она отерла рукой тонкую влажную шею. Потом покосилась еще раз в зеркало, повернулась одним плечиком к стеклу, затем другим, вздохнула и, решительно сняв шубку, вывернула ее мехом внутрь и уложила аккуратненько на прилавок.

— Как хочешь, бабушка! — Она произнесла это очень твердо, очень убежденно. — Как хочешь. Только имей в виду, я все равно это ни за что не надену. Так и знай. Ни за что в жизни!

— Что это еще за фокусы такие?

— Я знаю, — у Ксаны вздулось горло, — я знаю… Ты вообще против него. Я все знаю…

— Ксения, ты где находишься?

— Да, бабушка, да! Я знаю… А он папу спасал. Он нам все…

— Не твоего ума это дело! — сердито сказала бабушка, отводя Ксану за руку к дверям магазина.

— Ну что. ж, пускай что не ума!.. Я тебе не могу объяснить, бабушка, но я это чувствую.

«Не то я сказала, — думала Галина Петровна, — плохо сказала. Поставила она меня на место. Не ума это дело. Верно. Сердца это дело. Вот она, Гринина дочка! Ах ты, сердечко мое звонкое, бьется как бубенчик, на всякую малость откликается!»

— А как же ты зиму-то будешь? — вздохнула она. — Без шубки опять останешься.

— Ну подумаешь! Я с подстежечкой похожу, с ватиновой. И ничего. Я ведь в росте отстаю.

— С дедушкой бы посоветоваться нам, — проговорила Галина Петровна. — Деньги немалые, подзанять придется.

Боясь посмотреть внучке прямо в лицо, она поглядела на нее в зеркало. На Ксане было старенькое драповое пальтишко. Оно давно стало ей тесно в груди, да и рукава были уже коротки. Но никогда еще не казалась Ксана бабушке такой прелестной, никогда так явственно не проступала во всем облике Ксанки, бледной и тоненькой девочки, эта не кажущая себя всем пригожесть. И никогда она не была так похожа на отца.

«Красивая будет, выравнивается, — подумала бабушка. — Ох, беды с ней еще будет! Не оберешься».

— Выпишите мне чек, — обратилась она к продавцу.

— На цигеечку?

— Нет, — сказала бабушка, — на вазон вот этот…

— Богатая вещь! — согласился продавец. — А на цигеечку — обождать?

Бабушка взяла выписанный чек:

— Через полчаса оплачу. Только насчет денег созвонюсь. Тогда и заберу.

— А может быть, и цигеечку за вами придержать? Не ставить пока в продажу?

— Нет. Ставь, — сказала Галина Петровна.

Потом ода позвонила на строительство Богдану, рассказала, в чем дело. И услышала его низкое: «Правильно делаешь, Галя».

Галина Петровна заехала к одним из своих старых друзей-шахтеров (знала, что деньги у них водятся), призаняла немного у них, добавила к тому, что у нее было с собой, и вернулась в магазин.

— Бабушка… Знаешь, как я тебя уважаю сейчас! — И Ксана кинулась обнимать Галину Петровну.

— Ну и носи свое уважение вместо шубки. Может быть, греть будет.

— Еще как! Еще как! Даже жарко будет…

Он сидел в такой глубокой задумчивости, что не слышал, как вернулся с экскурсии Пьер. Вошел и поманил из коридора кого-то пальцем. Сейчас же в дверях показался Ремка Штыб. Оба уставились на кубок, стоявший посреди стола и уже освобожденный от бумаги. Пьер глаз не сводил с кубка. Зато Ремка со знающим видом закивал головой, подмигнул приятелю и щелкнул его сзади. Он еще по пути в автобусе так пристал к Пьеру, требуя, чтобы все было рассказано о тайнике и кладе, насчет которых проболтался у магазина Пьер, что пришлось ему кое-что открыть. Но сейчас Пьер, уже не обращая внимания на Ремку, все смотрел и смотрел на оливиновую вазу с гладиатором. Теперь сомнений уже не оставалось: кто-то нашел-таки зарытые сокровища, обнаружил в них второй кубок. Видно, не наврали тогда в Париже те двое.

Ремка тихонько потянул его за собой в коридор общежития.

— Слушай, — зашептал он, когда они вышли. — Ты все-таки узнай у него, кто же это разыскал? Может, он сам? Я слышал, в автобусе водитель говорил, что видел его сегодня в райцентре. Сразу, говорит, узнал. Фигура, говорит. Слушай, Пьер. А возможно, там что-нибудь осталось? Не мог же он один сразу все оттуда вытащить. Ты разузнай.

— Пошел ты к дьяволу! — сказал вдруг Пьер. — Не хочу я с этим связываться.

— Чего такое? — злобно зашипел Ремка. — Ты что это, забыл, что еще Махан есть? Он тебе в два счета напомнит, как ты обещал с ним контакт держать. Ты у меня смотри! Я только шепну, и тебе будет…

— Ничего я тебе так не говорил. Так не было совсем.

— Не говорил? А в автобусе, как ехали. И Сенька свидетель был, слышал, чего ты у магазина сказал: «откопали»… Да мне и слушать не надо, я глазами вижу. А вот и Сеня. Слушай, Сенька…

Он внезапно захлопнул рот, увидев, что Сеня не один. С ним был отец.

— Дома дед? — спросил Тарас Андреевич.

И, не глядя на ребят, пошел вперед, постучал в дверь, ведущую в комнату Артема. Оттуда загудел голос Незабудного. Сеня с отцом прошли в комнату.