Чаша гладиатора

- Что толку-то в стоячку да под сухую! - сказал старик Лиходий.- Пошли, браты, в буфет.

И Артема Незабудного повели в уютный зал, где люди толпились у стойки, блиставшей всеми традиционными ресторанными дарами. А над стойкой он увидел старые часы с кукушкой. Да, это были те самые часы, что висели когда-то в трактире, который так и звался "Подкукуев-ка", или "Кукуй". Давно уже, видно, кукушка не отсчитывала часов. Где ей было угнаться за новыми временами. Она так и застряла в окошечке своего домика, вытаращила глаза, раззявив беззвучно клюв. Откуковала, видно, свое зозуля и теперь молча уставилась из своего окошка на новую эпоху.

Но здесь, в буфете Дворца шахтера, по-прежнему встречались вечерами вышедшие на пенсию, но еще по-шумливавшие старики шахтеры.

Сдвинули столики. Артема Ивановича усадили на почетное место, в центре. И пошел большой, хороший разговор.

- Так,- сказали старики и выпили все враз.- Значит, вотрь сянте, говоришь? Ну, нэхай так. Сянте так сян-те. Будем здоровы!

Хорошо. Значит, выпили по-французски. "Вотр сантё. Ваше здоровье!" По-немецки уже пили: "Прозит!"

Теперь все налили себе кружки сызнова.

- Ну, в Италии, чай, был? - спросил старик Зеле-пуха.- Давай же выпьем тогда и под итальянский разговор. Это как будет?

- У них, у итальянцев, пьют таким манером,- объяснил Артем,- сперва, стало быть, нальют и говорят: "Салюте!" А потом встают и друг дружку издаля приветствуют: "Чин-чин". Вроде как бы, мыслится, чокнулись.

- Вот и хорошо, выпьем чин-чином,- подхватил За-лепуха.

Все шло отлично. Старики были довольны.

- Культурно сидим,- говорил кто-нибудь из них время от времени. Не раз, конечно, за этот вечер вздохнули старики, вспоминая тех, кто уже давно выбыл из числа посетителей Подкукуевки и либо лежал на погосте, либо почил где-то в братских могилах, либо сгинул без вести в годы войны. Понурив седые головы, помянули старики и многих сыновей - своих и чужих, не вернувшихся домой,война поубивала...

И смолкали все. Кто осторожно слезу выковыривал из морщины, кто медленно ставил перед собой тяжелый, добела стиснутый кулак на столешницу.

Незабудный заметил, что у многих горняков на почетных мундирах рядом с трудовыми медалями и орденами красуются ордена боевой славы, партизанские медали. Приподнял пальцем на груди у Перегуда одну такую. И о каких только удивительных делах, о каких походах неслыханной дерзости - и о смелых рейдах, оглушавших оккупантов, и о безмолвной муке окружения, когда любой шорох мог привести к гибели, и о добровольном неистовом труде на подмогу фронту - обо всем пересказали в этот вечер Незабудному старики под давно уже не кукующей деревянной зозулей. Они побуждали друг друга к рассказу, сами же перебивали и снова, как говорится, "делали подставу" для разговора. Только и слышалось:

- А ты расскажи ему, Павло, как наши хлопцы у них генерала кончали и весь штаб с адъютантами... Чего ты головой крутишь? Ведь ты, черт старый, сам тогда им штаб запалил зажигательной полбутылкой. Так все и полыхнуло...

- Да что про то!.. Ты лучше вот что... Помнишь, как пехом с тобой тысячу километров, а то и поболе топали через фронт. И все ночью. Днем где заховаемся, а как стемнеет - ходу! С нами еще человек шесть было. Пооборвались все, наголодовались - это жуткое дело! Чуть не голяком, и кости наружу торчмя торчат. Кто вовсе босый, а кто на одну ногу обутый, а с другой товарищу обужку дал. Чтоб хотя на одной топал. А все же до своих продрались.

- Нехай кто про жинок наших скажет! Как они с малыми ребятами мыкались по эвакуациям. Как за тем Уралом руки себе морозили. Танки в нетопленных цехах собирали. А стужа такая, ветер сибирский... До того мороз, что поверишь, Артем, какую, бывалочи, железку ни хватишь, так шкура с пальцев начисто и слазит. К железу как прикипает... А рукавиц не хватало. Живым мясом брали. - А лучше спытай у Миколы Семибратного, как он в платяном шкафу, проще сказать - в гардеробе, три месяца жил, на манер той моли, чуть от нафталину не задохнулся... Он в хате одной сховался, как на разведку ходил. А в ту самую хату немецкого полковника жить поставили. Ну и попал наш Микола Васильевич. У двора часовой день и ночь. Ходу уже никуда из хаты. Хата, спасибо, большая, три горницы, так полковник за стенкой в одной, а Микола наш в другой. Хозяин был свой, наш человек. Оборудовал в шкафу все, как полагается. Ведерко с крышкой приладил там. Ну конечно, кормил чем мог. Днем, когда полковник в штабе своем, Микола из шкафу выходил, вентиляцию шкафу и себе променаж делал по горнице... Ну, после, конечно, они того полковника самого же кончили и в шкаф заместо Миколы определили.

- И про то, как восстановляли после шахту у нас. должен знать! Вентилятор взорванный был немцами. Так мы, веришь, в противогазах работали, чтобы как скорее дело наладить. Более десяти часов на-гора не выходили.

- Да, друг, досталось нам тут... На голом месте сызнова жизнь заводить пришлось. Но корень-то наш никому уже не вырвать. Нет. Он глубоко пущен. Вот и пошел, пошел снова в рост. Сам видишь...