Чаша бурь

Дверь приоткрыта. Я остановился подле. Бревенчатая стена с офортами, деревянный письменный стол, за которым мне доводилось работать этой осенью, на столе — бокал зеленого стекла, гранат с вырезанной четвертушкой, лимон на блюдце, нож. На столе же, рядом с блюдечком, ступня в черном, маленькая по сравнению с голенью в алой гетре. Вторая нога Валерии тоже на столе. Ноги едва заметно двигались по дереву, видимо, Валерия покачивалась в кресле.

В следующий момент я увидел ее выходящей на кухню. Инстинктивно прижался к вешалке с верхней одеждой, нырнул под занавеску. Валерия проплыла мимо, не заметив меня. Была она похожа на огромный фарфоровый кувшин, на ней были знакомые мне туфли на платформе, светлая косынка, стягивавшая грудь и плечи, светлые брюки до колен. На кухне едва слышно щелкнула ручка газовой плиты. Валерия опять проплыла мимо меня, держа в руке медную кофеварку. Если бы она увидела меня — все было бы проще.

Дверь за собой она захлопнула, но я все же услышал мужской голос:

— Женщина на фото очень мила. Если бы ее и тебя видели сейчас… то все в один голос сказали бы все же, что твой писатель потерял намного больше, чем приобрел.

Я вспыхнул. Это было обо мне. И о Жене.

— Перестань, — сказала она.

Многое прояснилось: он сфотографировал меня тогда на юге с Женей и сейчас ловко предъявил это фото как доказательство моего легкомыслия.

* * *

А дома, словно в утешение мне, под этрусской фреской как будто белый лист приклеился к стене. Световой зайчик дрогнул. Быстро перебежал он по стене к моему столу, за которым я сидел, подперев голову руками. Свет приобрел лимонно-зеленый оттенок.

Что-то изменилось вокруг меня. Ожил письменный стол, едва слышно зашуршали бумаги, точно дыхание ветра пришло в комнату, и я, оторвавшись от работы, наблюдал.

В зеленоватом квадрате, как в кадре, стали проявляться контуры изображения. Я понимал, что происходит, но не мог сбросить оцепенения. Это было похоже на гипноз, на внушение, но действовало это так, как будто я сам вдруг перенесся вслед за зеленым глазом, манившим в морскую даль. Вот я рассмотрел жемчужно-серебристый шар, всплывший над иссиня-серыми волнами. Минута — и он у галечной гряды, где пенится вода. Запах йода от гниющих водорослей проник в мою комнату, и вдруг стал слышен шорох струй, омывавших камни и пряди горькой морской травы. Я сам был там, у самого уреза воды, со мной рядом шла незнакомка из камеры хранения, я видел каблуки ее туфель, расписанные золотыми волнистыми линиями.

Так мы шли с ней бок о бок и разговаривали. Магический глаз с непостижимой точностью восстанавливал то, что я забыл. С обворожительной грацией она перешагивала через мокрые валуны, загородившие нам дорогу. Над нами шумели сосны, цеплявшиеся седыми корнями за откос. Потом промелькнула знакомая электричка. Ее гудок заставил меня вздрогнуть — такова была сила иллюзии.

Снова берег. Но теперь я вижу Велию. Правда, я звал ее другим именем — Женя. Рука ее покоится на моем плече. Море волнуется у наших ног, мы садимся на вылизанный водой и высушенный солнцем ствол упавшего дерева. Рядом зазвучал ее голос.

Увидел я и сцену прощания. Женя уходила от меня, и далеко-далеко, за белыми гребешками волн, покачивался белый, почти невидимый шар. Он был дымчато-прозрачен, скрыт от посторонних глаз низким облачком дыма, как бы случайно севшим на воду. Женя шла к нему, последние метры — по воде. Море держало ее. Вокруг было пусто, стояла такая тишина, что я слышал, как хлопала крыльями бабочка. Она осторожно ступала по гребешкам волн, точно это было застывшее стекло. Ей навстречу распахнулась матовая дверца шара.

ОРУЖИЕ ДЖИНСА. АТЛАНТЫ ПРОТИВ ЭТРУСКОВ

Рано утром звонок у входной двери разбудил меня. Вышел, открыл дверь — никого! И тут же у ног увидел конверт.

Я положил конверт на стол, поставил кофе, несколько раз рука моя как бы сама собой тянулась к белому прямоугольнику письма, но я медлил. Обратного адреса на нем не значилось, и я пытался угадать, от кого весточка. От сестры! Я вскрыл конверт и не удивился — письмо действительно было от сестры. Вот оно:

«Не могу поступить иначе. Несколько минут, проведенных вместе, теперь так же отчетливо видны, как пестрые каменья на дне горного ручья. К человеку вдруг приходит убеждение, что никто не в силах его заменить. Так случилось и со мной. Скоро мы увидимся. Нужно о многом поговорить. Все, что происходит вокруг тебя, требует осторожности. Как жаль, что я так мало знала об этом раньше!»

В том, что она готова была к тому, что письмо ее будет перехвачено, сомневаться не приходилось. Иначе я обнаружил бы его в почтовом ящике.