Час зверя

— Как можно сделать чучело из стихов, Триш? Что за чепуха! Послушай, ты позволишь мне поговорить с Тиффани или предпочтешь, чтобы ею занялась полиция?

На этот раз в глазах Триш мелькнула искорка. Она притворилась, будто полностью поглощена своей работой, челюсти с щелканьем продолжали обрабатывать жвачку. Наконец, так и не поднимая глаз, девушка угрюмо спросила:

— Полицейский сказал, что произошло убийство. — Она вдруг резко дернула головой и уставилась на Оливера. — Это правда?

Перкинс кивнул.

— Верно, произошло убийство.

— Великолепно. Просто великолепно, — искривив рот, процедила она. — Подонки. Что ты, что твой братец. Во что вы впутали Тиффани?

— Ты сказала Муллигену, где она?

— Я понятия не имею, где она. Ничего я ему не говорила. Ясно? А теперь убирайся отсюда, сперматозоид.

— Либо я, либо копы, Триш, — повторил Перкинс. — С кем-то из нас ей придется поговорить.

— В самом деле? А который из вас хуже?

Перкинс промолчал. Он и сам не знал, что ответить.

— Дерьмо, — буркнула Триш. — Пошел вон, придурок. Черт бы тебя побрал! И тебя, и твоего братца. Черт побери вас обоих.

Перкинс удивился, почувствовав, как заливает его изнутри алая волна гнева. Сейчас он ухватит Триш за кожаную куртку, перебросит через прилавок и надает пощечин по этой ухмыляющейся физиономии. Он заставил себя сделать шаг назад.

— Я же ей сто раз говорила, мужчины — дерьмо.

— Разумеется, — фыркнул Перкинс. — Сучка завистливая.

Не стоило давать Триш такой козырь: она мгновенно побагровела, глаза увлажнились.

— Иди соси мальчишек, гомик, — пропела она, — ты же любишь мальчиков.

— Ну да, ну да, ну да, — подтвердил он.

«В Гринвич-Вилледже это вполне сошло бы за интеллигентный разговор», — подумал Перкинс. Махнув на прощание рукой, он повернулся к девушке спиной и направился к двери. Ладонь уже коснулась металлической рамы, расплющилась о нее.

— Эй! — рявкнула Триш. Перкинс, не оборачиваясь, остановился. — Эй, — повторила она. — Постой, яичкоголовый.

Перкинс глянул через плечо.

— Что тебе?

Последовало недолгое молчание, потом Триш тяжело, обреченно вздохнула.

— Они в самом деле арестуют ее? — робко спросила она.

— Думаю, что да.

— А как тысобираешься поступить с ней? Окунешь с головой в дерьмо?

Перкинс ничего не ответил. Он догадывался, что поймал Триш на удочку, и не собирался выпускать ее. Медленно развернувшись, он поглядел ей прямо в лицо. Она и впрямь встревожена, рот дергается, челюсти ослабли и перестали жевать. Перкинс молча выжидал: пусть сама все обдумает.

— Свинский дерьмовый коп, — проворчала она, — он-то в любом случае доберется до нее.

Перкинс молчал. Триш яростно глянула на него.

— Ладно, — буркнула она, — ладно, мать твою. Но не вздумай втягивать ее в ваше дерьмо. Даже и не пытайся.

По крайней мере, мне она может все объяснить, возразил Оливер, полагая, что говорит правду.

Триш вновь сделала неприличный жест рукой, потом вынула что-то из кармана. Узенькая полоска бумаги Бросив ее на прилавок, девушка отвела взгляд.

Перкинс понял: Триш помогла ему настолько, на сколько была способна. Тяжело ступая, он медленно двинулся к ней. На прилавке — белый лист бумаги, испещренный синими значками. Схема северной линии, отправление от Гранд-сентрал-стейшн. Чуть ниже — расписание поездов на Скардейл.

— Нашла у нее в ящике, — пояснила подруга Тиффани. — Сегодня утром, когда она не вышла на работу. Звонила ей туда пару раз — без толку.

На расписании остались пометки. Перкинс разглядел две небольшие царапины, оставленные, по всей вероятности, ручкой, в которой закончились чернила. Одна метка возле 12.03 из Нью-Йорка, другая — обратный поезд в 4.35 Он прибывал в город в начале шестого.

Я ведь даже не знаю, имела ли она в виду сегодня, — сказала Триш, — просто она уже сто лет не бывала дома и я. Тут лицо ее закаменело. Оливер, если ты отдашь это копам, я тебя прикончу.

Он кивнул.

— Спасибо, Триш.

— Прикончу, Олли!

Но Оливер уже отвернулся от нее и поспешил к выходу.

Нэнси Кинсед

— Бах! — Мужчина размахивал револьвером перед самым носом Нэнси. Она слышала, как он выкрикивает что-то, перекрывая своим голосом грохот, поднявшийся от приближения поезда:

— Бах! Трах!

Фары, ударив справа, мощным лучом света ослепили Нэн. В их ярком свете боковой фон растворился, осталось только глубокое черное дуло револьвера, заслонившее все мысли, кроме одной, о внезапной смерти в оранжевой вспышке выстрела. Оцепенев, погрузившись в черный предсмертный холод, Нэнси еле держалась на ногах; из груди толчками выплескивалось хриплое дыхание. Человек, скакавший по платформе, продолжал размахивать револьвером. Нэнси приоткрыла рот. Подняла руки.

— Руки вверх! — выкрикнул мужчина. Нэнси постаралась задрать руки повыше. Она чувствовала, как ходуном ходит земля у нее под ногами. Раскалившийся от вибрации рельс жег пятку. Воля обратилась в прах. Нэнси не могла сдвинуться с места — стояла, всем сердцем обратившись в немую молитву.