Час возвращения

— Документов — никаких. Ребенок, мальчонка, жалобно хныкал и невнятно говорил какие-то слова. А тут Кристина на дежурство идет, налетела на меня: кто да что? Увидела мальчонку, притихла, а потом схватила его и ушла. Другой бы это не позволили, а ей многое сходило. Отец-то у нее был полковник. — Инвалид замолчал, вдруг спросил: — Он жив? Кто он? Венгр? Русский?

— Не знает ни одного русского слова.

— Бедный мальчик!

— Он уже глава семейства… Если это он…

— Да, время! — Инвалид пристально посмотрел в голубовато-серые глаза Ленке, перевел взгляд на блистающий под солнцем Дунай. — Я сам видел, как сестра Кристина отправляла ребенка куда-то с отцом. То ли они передали его местным крестьянам, то ли своим родственникам. А сами они куда же делись?

Ленке почти все уже знала о судьбе Кристины и ее отца, но промолчала — трудно было от волнения еще что-то сказать.

«Все так, — радуясь неизбежному, но все же неожиданному открытию, думала Ленке. — Теперь их встреча. Только встреча и сердце матери. Радость или горе принесет это Иштвану и его матери? Его матери! И тут же отбросила сомнения: да, его матери». И попыталась представить, какая это будет встреча, но что-то мешало ей это сделать. Может, она не верила в смысл всего, что делали и сделали они с Мансуровым?..

За окном шел снег. Из своей кровати Евдокия Савельевна видела, как он падал — спокойно, густо и прямо, — на улице не было ветра. В голове то нарастал, то затихал шум, и ей казалось, что она слышит шелест падающих белых хлопьев. Он был приглушенный и тихий, этот шелест, но почему разрывались виски? Будто шум входил в голову и, скапливаясь там, начинал давить изнутри. Отведя утром внука в садик, она почувствовала слабость и не ушла в школу, где сегодня собирался совет музея, чтобы рассмотреть и отобрать для экспозиции на тему «Память» новые документы. Вернувшись домой, она переоделась и, почувствовав головокружение, прилегла — пройдет, и она еще успеет зайти в школу. Евдокия Савельевна дорожила тем, что она еще нужна, про себя гордилась этим. Всю жизнь не знавшая ничего, кроме работы, она постоянно нуждалась в общении с людьми. Для музейного дела, что тут говорить, она была незаменима. К любому давнему факту или событию, пусть с ними были связаны посторонние для нее люди, она относилась, как если бы они прямо касались ее мужа, и Саши, и мамы. И что бы она делала без этого поиска? Это была ее каждодневная работа для тех, кто в войну утратил незаменимую частицу своего счастья. Что это такое, она знала по себе.

Снег за окном все падал и падал. Узкое пространство между новыми высокими домами было плотно забито белой, беспрестанно двигающейся пеленой, и глядеть на нее было невозможно. В ясную погоду она видела бы в проеме между зданиями вечерний закат. Багряное небо всякий раз напоминало ей тот день, когда она впервые с проклятием и ненавистью сухими, без слез глазами мучительно глядела на устало и дымно полыхающее на западе небо, ставшее между ней, мужем, сыном и матерью. Первая закатная заря страшной войны… Ей бы не любить эту зарю, отворачиваться от нее, но она и глаз не сводит с нее, и сердится на кого-то, если погода закрывает, гасит ее. Из нее, из нес должны были они воротиться.

Тяжелые, прерывистые были у нее мысли. То ей привиделся живой муж: без гимнастерки, в одной сиреневой майке играл он в волейбол на заставе вечером. Бух-бух-бух — отдавались в голове удары по мячу. То прорезывался голос сына: «Дай!» — и сын показывал на пистолет. И отец давал, а мать вся холодела при виде в руках сына пистолета, пусть и разряженного. В те времена особо не баловали детей игрушками, да и не было их, и тяжелое железное оружие сходило за игрушку. Голос Саши-второго заставил ее встрепенуться, и она открыла глаза: вроде в прихожей? Но нет, тихо там. Сережа вдруг заговорил совсем рядом. Она хотела его позвать, но вспомнила: Сережа на Кипре. Загоняли по командировкам, и радостно за него, и горько. Любин настойчивый голос вернул ее из больного мира:

— Мама, Евдокия Савельевна, а где Саша?

— Какой Саша? — спросила она в недоумении. Сноха присела к ее кровати, коснулась горячего лба. Потом крутила телефон, вызывала «Скорую помощь»…

— Мама, полежи спокойно, я слетаю за Сашкой.

— Так я и за Сашей не сходила?

Из больницы Сергей привез ее через полтора месяца. Она была бледная и какая-то притихшая.

— Да, Сережа, — сказала она, — напугала меня болезнь, вдруг Саша мой найдется, а я не доживу?

— Доживешь, обязательно доживешь, мама, — успокоил он ее.

А до этого случилось еще вот что…

— Пал, — сказала Ленке мужу, — если я не забыла, то твое любимое вино — «Эгри Биковер»?

— Ну, память у тебя, Ленке… — Пал оставил велосипед, с которым он возился. — Последнее время ты все больше интересуешься Кекнелю… Но я тебя понял: предстоит маленькое турне. Лесистая горная местность. Я и сам давно мечтал увлечь тебя на берега ворчливой Задьвы. Конечно, горы Матра, Эгер?

— Ты сегодня в ударе, дорогой.

— С ночевкой?

— Опять угадал!