Час возвращения

Не прожила Ксюша и месяца медового, как со страхом открылась Серафиме: уж понесла, что же делать? «Да ты что, еще не пригляделись друг к дружке, уже дите?» Дошло до Веры, та испугалась: неужто натворила что с собой Ксения? Конечно, отругала старую Серафиму, к молодухе подступила: «Смей только! Когда же, как не сейчас? Пройдет время: уже дети большие, а отец и мать как молодожены. Разве не радость, когда вся семья молодыми глазами на жизнь смотрит?» — «Да как же я его выращу, если ничегошеньки не умею?» — «Все не умеют, этому в школе не учат. А растят все. Да поможем, не убивайся. Первобригадник, любить будем».

Серафима потом каялась: чуть не сбила с панталыку Ксюшу. «Вот дура старая, вот дура…» Хотя теперь порушилось то, что держало раньше Серафиму и ее молодую подружку — перестала выпивать старая доярка, за два месяца ни одной дойки не пропустила, дружба их не распалась. Умелица в делах, она сильно подтянула Ксюшу. Как подумает об этом Вера, так и в мороз на душе тепло делается.

Удивляется себе Вера: как это не побоялась она тогда подряда? Теперь все фермы за ними тронулись, весь совхоз. Она, Вера Венцова, Степан Постник да еще бригада механизаторов — вот кто тропу топтал. Степан больше других хлеба поднял, и хлеб у него дешевле. А Кравчуков не удержался — простои, поломки, прогулы пьяниц. А их в цехе механизации скопилось, как хлама в чулане. «Вот и Ваня мой…» И подколенки будто струной у бабы подрезало. Укоротила шаг. К дому подошла озябшая. Родю разбудить, накормить, собрать, в школу отправить. Автобус ждать под окном не станет. Бибикнет раз-другой, напоминая о себе, и развернется. Выбежишь, а он красным глазом помаргивает аж под горой.

Чего-чего, а уж этого Бахтин никак не ожидал — в совхозе оказался избыток рабочей силы, но не хватало квалифицированных рабочих. Люди умели все и ничего, и потому многие затруднялись определить себя в какую-то специализированную бригаду. На совете бригадиров он то краснел, то белел, не понимая, как это раньше он ничего не видел. Слепой, что ли, был? На тех же советах бригадиров его рвали в клочья: тому дай, другому дай. Считалось: если кто не выпросит хотя бы одного человека, тот не бригадир. Теперь бригадиры давали список: «Вот эти согласились, и их приняли. На объем работ хватает». Жесткое это дело — подряд. В те дни заговорили о Венцовой. За неполный год подряда она, худо ли, хорошо ли, переучила всю бригаду. Девчонки, которые боялись подойти к коровам, а тем более подступиться к доильным аппаратам, теперь делали все, что от них требовалось. А главное, молодые доярки входили в профессию, она день ото дня захватывала их, поддавалась и через это делалась близкой, своей. Так возникала привязанность, когда человек еще слепо чувствует неопределенную тягу, а потом и новое состояние души — не может без нее обходиться. Это уже любовь. Вспомнили и Постника, который сам учился и других учил экономике подряда, убеждал в том, чего еще никто не видел. И только по окончании сезона, когда был собран и подсчитан урожай зерна, соломы, половы и под расчет в среднем вышло еще по восемьсот рублей на брата, многие пожалели, что принимали слова Степана за сказку. А те, кто поверил, кто выкладывался, с учетом трудового участия получили накидку: еще по двести-триста рубликов. Кому они лишние?

Начальники цехов доложили на совете о планах обучения рабочих своим специальностям, о повышении квалификации среднего звена кадров. Бахтин слушал, и одна мысль все время отвлекала его. Черт этот Вавилкин, замутил голову. Да, он, как ни ворочай, прав: нужна большая цель и преодоление себя, своей мелкости, чтобы достичь результата. Он остановил себя и стал внимательно слушать, кто и чему будет обучать людей. Программ, конечно, нет. Никто ведь и не думал об этом. Почему же не думал? Наверняка где-то в России такие же, как они, маются. Почему же мы не знаем, что вокруг нас делается? И тут он прав, Вавилкин. Он говорил о нашей провинциальности, замкнутости. Ну, Петр увидел, выход стал искать. А мы и привыкли — как будто так и надо. Островитяне!

Бахтин опять отвлекся и, волнуясь, пропускал меж ушей то, что говорили бригадиры, звеньевые, начальники цехов, и не знал, о чем он будет говорить сегодня, и потому злился. «Корытники чертовы, срам один…» И уже к концу подходил разговор, никогда еще такими долгими не были заседания совета бригадиров. Что скажет в заключение директор? А он все еще не знал, что сказать.

— Мы не подумали… — сказал Бахтин, все еще точно не зная, как это выразить, — чем будет заниматься управленческий аппарат, наша интеллигенция, когда оперативная хозяйственная и экономическая работа перейдет в бригады. Главные специалисты, а теперь начальники цехов, вы еще не думали об этом?