Час ворона

Подходящий момент, как это обычно случается, представился внезапно, неожиданно. Отчаявшись, Лешка попытался достать китайца нелепейшим тычковым ударом клинка. Китаец проворно отскочил, Митрохин потерял равновесие, сделал лишний шаг вперед, а его противник, отступив еще на полшага, приготовился остановить Леху более сильным, чем обычно, быть может, смертельным ударом «змеиной головы». Но тут в игру вступил я, доселе так долго стоявший у стенки будто неодушевленный предмет интерьера.

Отступая, китаец оказался совсем близко от меня, шагни пошире, и можно дотянуться рукой до его спины. Вот я и шагнул. Оттолкнулся спиной от стены и бросился вперед.

У меня был выбор. Мог ударить китайца в спину ногой. Но тогда Мастера швырнет прямо на Лешку, он, прекратив дурачиться, и от ножа сумеет уйти, и Лешку, если не убьет, то покалечит. Мог подсечь китайца, уронить его на пол. Но черт его знает, что он успеет сделать в падении, какой фортель выкинет. Я выбрал самый простой, глупый до тупости, вариант атаки, памятуя наставления Биня: «Когда не знаешь, как действовать, действуй просто!»

Я налетел на китайца грудью, животом почувствовал его позвоночник, обхватив тощее тело руками и закричал:

– Режь его, Леша! Мочи его на хер!!!

– Получай!!! – выдохнул Леха, улыбаясь и наплевав на равновесие, выбросил вперед вооруженную руку, в падении достал кончиком клинка скуластое лицо!

Нога китайца со страшной силой ударила падающего Митрохина в живот. Клянусь, я слышал, как порвались ткани брюшины и как треснул, надломился Лешкин позвоночник. И это было последнее, что я слышал. Китаец выскользнул из моих объятий, резко присев на корточки. «Голова змеи» мне ударила в солнечное сплетение. В глазах потемнело. Я пытался проглотить воздух, втолкнуть порцию разбавленного кислорода в легкие и не смог. Последнее, что я увидел, – скуластое, узкоглазое лицо, перечеркнутое красной полоской. Китаец будет жить, но правый глаз он потерял. Из правой глазницы на меня, теряющего сознание, полилось нечто мерзкое, с помутневшим зрачком, плавающим в растекающемся по щеке кровавом сгустке...

...Я, бестелесный сгусток энергии, мчался по темному, витому, как бараний рог, тоннелю, навстречу ослепительно-яркому теплому свету далеко-далеко, за тысячи, миллионы километров впереди. Я мчался с огромной бешеной скоростью, и свет становился все ярче и теплее. Но вдруг скорость моего полета стала падать. Я напрягся, стараясь преодолеть ту силу, что тормозила, тянула обратно, вспять. Возвращаться назад не хотелось. Далекий свет манил покоем и счастьем. Я сопротивлялся нехорошей силе, возвращающей мое естество в мир страданий и скорби, как мог, но безуспешно. Меня тащило назад все сильнее и сильнее, и я прекратил сопротивляться. Влекомый чужой силой, рывком возвратился к истокам тоннеля. Ощущение счастья сменилось чувством боли. Болело все тело, каждая клеточка. Как противно снова очутиться в собственном теле, в этой смердящей, требующей пищи, воды и воздуха клетке души.

Я открыл глаза. Смутные, расплывчатые пятна нехотя принимали относительно четкие очертания. Надо мной склонились несколько человек, и до тошноты знакомый голос произнес с облегчением:

– Славно! Вы только что вернулись с того света, Станислав Сергеевич. Опять вам не удалось убежать, скрыться от меня на небесах...

Я закрыл глаза. Вздохнул. Глубокого вдоха не получилось. Болела грудь. И все тело тоже болело, ныло, будто гнилой зуб.

– А ну-ка, Станислав Сергеевич, откройте глазки и постарайтесь пошевелиться. Быстренько, не притворяйтесь мертвым, вам не идет.

Глаза я открывать не стал, а пошевелиться попробовал. Пошевелиться удалось на диво легко. Мышцы покорно сокращались, суставы гнулись. Я поднатужился, сел, разлепил веки.

Все вокруг закружилось, завертелось, я пошатнулся, однако сумел удержаться в сидячем положении. И, наконец, сумел сделать глубокий вдох. И еще один. С каждым вдохом уходила боль и возвращались жизненные силы. Ощущение такое, словно просыпаешься после долгого сна в неудобной позе.