Час ворона

Дойдя до цепочки автоматчиков, конвоиры двух вновь прибывших пленников подтолкнули своих подопечных в спины и остались стоять в общем ряду вооруженных необычным оружием мужиков. Митрохин и Контимиров подошли к стене, и тут ни с того ни с сего взбесился Толик.

Это для меня и всех, кто был в солярии, Анатолий взбесился «ни с того ни с сего». В действительности, я предполагаю, были на то какие-то глубинные психологические причины. Быть может, Анатолий наконец-то узнал человека со шрамом, когда признал в бомже Серегу, а в очкарике с бородой – Леху. Или Толика, как и меня, раздражали автоматы-игрушки. Или просто вскипело внутри сложное варево из смеси негодования к похитителям и презрения к собственной покорности. Так или иначе, но неожиданно резко Толик рванулся вперед. Руки в стальных браслетах наручников за спиной, морда залеплена пластырем, ноги яростно толкают пол, неся тяжелое большое тело на цепочку охранников.

Та пара стрелков, что держала Толика на прицеле, отреагировала моментально. Странные автоматы сухо защелкали, и из стволов неестественно большого диаметра один за другим полетели шарики. Вообще-то про то, что автоматы стреляют скромных размеров шариками, я узнал чуть позже. Тогда же, когда заработали трещотки пусковых, а точнее, метательных механизмов, я заметил, как нечто, пролетев считанные метры, попадает Толику в пузо, и расслышал, как это нечто лопается с характерным хлюпающим звуком.

Стрельба и попадания Толика не остановили. Ничего удивительного. Человек в состоянии боевой истерии не чувствует боли. Скандинавские саги оставили нам множество свидетельств, как «берсеркеры» (что означало «некто, воплотившийся в медведя», или по-простому «воин-зверь»), будучи смертельно раненными, продолжали вполне успешно вести бой с превосходящими силами противника. Берсеркеры умели вызывать в себе истеричную ярость. Схожей природы ярость охватила, похоже, и Толика.

Три стремительных шага, и длиннющая, толстенная ножища Анатолия ударила по рукам мужика с автоматом. Малость не рассчитал Толик. Рановато перевел шаг в мах. Будь он ближе к автоматчику сантиметров на двадцать, разнес бы мужику челюсть.

Автоматчик, составлявший пару атакованному стрелку, сработал на зависть хладнокровно и профессионально. В то мимолетное мгновение, когда Толик, нанося удар, балансировал на одной ноге, автоматчик коротко, без замаха долбанул подошвой по коленке опорной ноги взбесившегося Анатолия Ивановича. Причем долбанул грамотно, не столько бил, сколько толкал, так, что и коленку не травмировал, и Толика завалил.

Потеряв опору, Толик грохнулся на пол. Упал на бок, подтянул ноги к животу, попытался сесть и получил еще один удар-толчок кроссовкой в плечо. Второй удар сбил с Анатолия боевую спесь, вышиб дух нечувствительного к боли берсеркера из большого тела Анатолия Иванова, опрокинул его на спину и заставил громко, надрывно застонать. Однако стонал Толик отнюдь не от удара кроссовки. Ткань рубахи на громадном пузе Анатолия Ивановича в тех местах, куда попало то, чем стреляли автоматы-бластеры, съежилась и покрылась маленькими дырочками, как будто на нее просыпался горячий пепел с сигареты. Толик вытянул шею, посмотрел сквозь прищуренные, слезящиеся от боли глаза на свой живот и громко замычал. Орать во весь голос ему мешал пластырь, залепивший рот.