Час тигра

Блин! Как же я раньше не сообразил?! Ни я, ни Арсений Игоревич не сообразили, блин!.. Почему похитители заранее решили меня кончать – детский вопрос, ответ на который, как говорится, лежит на поверхности. Точнее – ответ висел в галерее «Дали». Я, согласно легенде, ХУДОЖНИК, и пусть я, согласно той же легенде, став инвалидом, малюю абстракции, все равно глаза художника видят и запоминают больше, чем зрительные органы обычного человека. Я – живой фотоаппарат, я слишком опасен для похитителей, и в натуре обменять меня на что-то ценное – себе дороже обойдется. Арсений Игоревич, конечно, тоже заранее меня списал, но не думаю, чтобы генерал специально сочинил для агента камикадзе легенду, которая сведет живца в могилу гораздо раньше запрограммированного срока. Лопухнулся генерал, и я опростоволосился, не подумал об очевидном... Впрочем, вру! Помните, в судьбоносный вечер, выслушав Арсения Игоревича, я нечто подобное кумекал на предмет моментальной кончины «живца»...

Развилка, точнее – ответвление слева. Из узкого, уже, чем основной, тоннельчика по левую руку воняет гнилью. На развилке нас ждут еще трое архаровцев в комбинезонах, без масок и с автоматами. Пойдут с нами? Нет, перекинулись парой слов с моими похитителями типа:

«Нормально?» – «Порядок!» – «Отлично». – «Пока». – и остались у развилки. Все ясно – группа прикрытия и отвлечения. Эти ребята пропустят нас и наследят у развилки, уведут следопытов Арсения Игоревича влево.

Идем дальше, считаю шаги: один... двадцать... пятьдесят... Поворот. Тоннель сворачивает, сворачиваем и мы. Еще десяток шагов – и останавливаемся.

Впереди справа железная дверь в стене тоннеля. Трубы и кабели огибают дверь, висят над ней карнизом. Сворачиваем к двери. Моя голова бьется о металл дверной панели, скрипят натужно петли, дверь открывается.

Конвоиры открыли дверь моей головой не потому, что они садисты. Они долбанули меня лбом об железо, и под черепом сразу зашумело, в глазах поплыло. Классический нокдаун – временная потеря ориентации в пространстве, легкая тошнота, слабость. Я, калека, и без того не способен, по мнению похитителей, оказать какое-либо вразумительное сопротивление, а с ушибом головы я вообще безопаснее младенца.

Откуда ни возьмись, появилась веревка. Петля захлестнула шею, да так туго, что пальцы единственной пятерни невольно, сами собой, влезли между веревочной петлей и горлом, как сумели, ослабили удавку. Помнится, похожим образом урка Гоголь душил лоха из иномарки.

– Будь послушным, Бобик, – сказал похититель-налетчик, которому я присвоил номер первый.

– Тебя, собаку, на веревочке поведут, а ты, Бобик, не дергайся, задушим, – объяснил третий.

– От кого мочой воняет, мужики? – спросил второй.

– Бобик обоссался, – панибратски хлопнул меня по спине первый. – Не ссы, пудель-мудель, еще поживешь.

– Граблю от шеи убери, собака декоративная, – третий шлепнул меня по здоровой руке. – По лестнице придется спускаться, сможешь? Спрашиваю еще раз: сможешь, однорукий, по лестнице спуститься?

– Смогу, – прошептал я.

– Не слышу, громче!

– Смогу, только не убивайте.

– Правильный ответ, и просьба правильная, – похвалил второй.

– Будешь себя правильно вести, тебе зачтется. Ползешь сразу за мной, мудель. Не падай.

Лестница за железной дверью – дверь, ржавые скобы с перекладинами – вела еще глубже вниз. Номер второй спустился за секунды, я же лез дольше. Хромому калеке с протезом вместо кисти правой руки негоже изображать из себя обезьяну, а то, не ровен час, плохие парни начнут сомневаться в безобидности убогого.

Я спустился кое-как, цепляясь за перекладины кистью левой и локтем правой руки, долго шаря больной ногой в поисках опоры, а второй номер у подножия лестницы нетерпеливо дергал за веревочный поводок, и петля у меня на шее то и дело царапала кожу.

Спустился, охнул, ойкнул, второй потянул за веревочку, оттащил меня подальше от лестницы. Подождал, пока спустятся номер первый и третий, пошли строем.

Пока спускались братцы-разбойники, номер второй достал из-за пазухи фонарь, и теперь путь освещало два луча, спереди и сзади. Путь пролегал по сухой, теплой трубе офигительного диаметра. По крайней мере, горбатый «Запорожец» точно смог бы здесь проехать, а мотоцикл с люлькой тем более. Я гадал, кто и зачем проложил в недрах столь выдающийся трубопровод, а мой поводырь номер два тем временем считал вслух люки под ногами.

Круглые, слегка вогнутые вовнутрь люки, прикрученные коричневыми от ржавчины болтами, попадались через каждые пять-семь метров. Впередсмотрящий досчитал до двадцати четырех, и группу обогнал замыкающий, поспешил к двадцать пятому люку.

Крепежные болты двадцать пятого люка оказались фальшивыми, крышка спокойно снялась, и снова пришлось лезть по лесенке вниз.

Слезли. Перпендикулярно трубе уходила в неведомую даль шахта, типа тех, что показывают в фильмах про добытчиков угля. Непонятная геологическая порода и справа, и слева, и под ногами, и за макушку цепляется, сгнившие деревянные опоры жмутся к бокам лаза, пахнут могилой.