Деревни эти Сашка представлял застроенными деревянными утлыми домишками, но, когда ему случилось побывать там, он увидел, что на самом деле люди жили в нормальных кирпичных коттеджах. Правда, основательно «убитых» и запущенных. Сами внешние домов из кирпича и дерева почти не строили, находили пригодные, немножко ремонтировали и жили в них. Жилья вокруг было больше, чем людей.
Нельзя сказать, что Остров постоянно враждовал с ними. С некоторыми существовали более-менее стабильные отношения. Одно время ближайшие сёла даже покупали энергию у Острова – прокидывался длинный провод на столбах. Но это прекратилось ещё во времена бригадирства Самореза, позапрошлого главаря всех северных оборвышей, который провод лично обрезал и сагитировал дикарей на большое восстание. А после окончания открытого противостояния чинить не стали, потому что Остров повысил расценки – и просто нечем стало платить за энергию.
Саморезом царька, первым взявшего титул «Большой бригадир», звали не потому, что он, впадая в психоз, резал себя бритвой, а потому, что любил вкручивать саморезы пленным в тело с помощью электрического шуруповёрта. Мог до сорока штук вогнать, и только потом – последний в голову. Говорили, что некоторые ещё какое-то время жили с одним шурупом в мозгу, но после второго не выживал никто. Когда он сдох, убитый своими подельниками, на Острове был настоящий праздник, запускали фейерверки.
Но даже в этих договорных поселениях, которые исправно платили за пользование построенными Островом дорогами, где находилось несколько латифундий с приказчиками-островитянами… даже тут, куда регулярно заходили патрули… любой житель Острова (а опознавать их местные умели!). оказавшийся тут один, а не в составе вооружённого отряда, был в постоянной опасности.
Островитян не любили. Это мягко сказано. Могли похитить для выкупа. А то и просто зарезать, как свинью. И, как поговаривали шёпотом, пустить на котлеты.
Если в деревнях людоеды были всё-таки исключением, то про кочующие бригады рассказывали всякое. Мол, те из них, которые не боятся идти в поход за тысячу километров зимой, часто брали с собой «консервы». На случай, если не сумеют никого на месте поймать. «Все, кто пожил в Городе, – как говядина. А кто живёт там постоянно – как свинина». Такая у материковых якобы поговорка.
С этой вроде бы «мирной» стороны иногда из-за Поребрика прилетали пули. Пару раз – снаряды, выпущенные из старого миномёта. И всё чаще в последнее время – самодельные, набитые порохом «хлопушки», то есть ракеты из стальных трубок, которые ещё никого не убили, но вызвали несколько пожаров и просто держали жителей Острова в напряжении.
Нельзя сказать, что островитяне были холёные и образованные, как прежние люди. Даже на Острове никто не жил, «как раньше». Находящиеся на вершине пирамиды – к этому приближались. Но их было не больше двухсот человек. Середнячки, среди которых находились и бойцы разношёрстных отрядов, имели чуть больше комфорта, чем «наружные». Они хотя бы могли есть почти досыта. И пить.
Различия в облике питерских пролов и запоребриковых оборвышей (запоребрышей) всё же были. Последние обычно выглядели более тощими, грязными и оборванными, оправдывая своё название. Для Саши это, впрочем, откровением не было – так выглядели люди во всём известном ему мире за исключением, пожалуй, Сибирской державы… да и то не всей. И ещё нескольких главных городов Орды.
Те же, кто находился в Питере ещё ниже пролов, у подножья пирамиды, или даже в её подземельях, – пеоны, закупы или холопы, – жили не лучше обитающих за периметром. А может, и хуже. У последних была пусть иллюзорная, но свобода… до встречи с первой бандой в плохом настроении. А контролировать и монетизировать труд холопов в городе умели ещё лучше, чем снаружи. Но всё равно большинству островитян внешние завидовали чёрной завистью.
Поэтому и существовал Поребрик. Не будь его, Остров уже утонул бы в море тех, кто кланялся ему для вида, но за спиной желал смерти.
Даже Туз не стал бы утверждать, что периметр непроницаем. Александр же знал по опыту, что он проходим в обе стороны для одиночек, достаточно отмороженных, чтобы плыть ночью на лодке. Или даже вплавь, если силён, в мутной холодной воде среди мусора, рискуя попасть в луч прожектора, всплывая лишь несколько раз, чтоб глотнуть воздуха. Если лодку после усиления мер безопасности провести без разрешения стало трудно, то пловцов полностью остановить было нереально. Хотя многие из них и оказывались на дне.
Но всё равно в «особые периоды» (видимо, когда агенты доносили о концентрации сил вольных бригадиров) наёмники забирали плавсредства у населения, а у тех, кто не хотел сдавать, – лодки и даже плоты просто уничтожали. Потому что массовое прибытие армады москитного флота, даже вёсельного, безлунной ночью, стало бы для магнатов настоящим кошмаром.
Но полноценный штурм не давал провести Поребрик. А ещё он отпугивал чужаков, внушал им, что город не будет легкой добычей.